Мастер Чэнь - Любимый жеребенок дома Маниахов

Я прикасался губами к вину, чьи создатели сделали его весело-кислым и одновременно ласкавшим язык обещанием сладости, и вспоминал, как же я боялся этого человека каких-то два года назад.

Он поначалу лишь кланялся мне издалека, я видел, как мимо едет любезный красавец, с этим потрясающим носом, с кольцами завитых волос, лежащими на спине — и боялся.

Это были страшные, как я сейчас понимаю, месяцы в старой крепости Мерва, когда друзья и покровители оказывались беспощадными врагами, когда кинжалы таились в каждой складке каждого плаща — но я, впервые столкнувшийся тогда с миром заговоров и глухой тайной ненависти, боялся только одного человека. Вот этого. Потому что — слишком хорош, слишком красив, идеальный воин. Такого просто не могло быть.

История моей странной дружбы с «мервским барсом», юным Абу Муслимом, кончилась, как уже сказано, очень плохо.

И вот остается только бегство, с горсткой моей личной гвардии мы покидаем Мерв, мы еле тащимся, потому что измученный седобородый Бармак, щедрый, неугомонный на рассказы и истории бывший властитель Балха, не может ехать быстрее. И мы ползем неуверенной кавалькадой по притихшим улицам мимо глухих выбеленных стен домов, я оборачиваюсь — зная, что нас не могут не нагнать.

Однако нас не нагнали, нам перегородили дорогу. И когда предводитель этих людей выехал вперед, и я увидел вот этот профиль с носом в виде топора, я понял, что боялся не зря. Самое страшное пришло.

Но…

«Это же мой сынишка Халид», укорил меня мой царственный подопечный с высоты своего верблюда. «Халид ибн Бармак».

Старого Бармака я с тех пор видел неоднократно. Двор нового халифа, человека, который кашлял, управлялся на самом деле братом халифа, по кличке Мансур. А за Мансуром стоял наставник его сына, Бармак, царь по крови и по уму, глава дома Бармаков. Кто-то, конечно, числился эмиром всех тайных дел империи халифа. Бармак был слишком велик, и слишком стар, чтобы подменять этого тайного эмира в его повседневных делах. Зато он мог одним движением мизинца поменять его на кого-то другого.

Если, конечно, старый Бармак еще жив.

А Халид… насколько я знал, он так и остался в Хорасане, в Мерве, присматривать за Абу Муслимом. «Он у нас там по денежной части», объяснил мне, помнится, Бармак.

Мы с ним ни разу не говорили, вспомнил я. Этот бархатный голос я слышу впервые. Но знаем друг друга очень хорошо, и не только в лицо.

И вот теперь этот красавец привёл немалую армию к границам ромэйской империи, а я, в самом центре этой армии, лежал на его подушках.

И я наблюдал в его глазах что-то странное. Озабоченность, чуть не страх? Не может быть. Почему он следит за движением моей руки с чашей, за выражением моего лица?

И тут я чуть не засмеялся. Нам обоим вне всякого сомнения предстояла война — большая или маленькая, и много прочих неприятностей, но человек царской крови — это все-таки человек царской крови. Он был сейчас моим хозяином, он был человеком моего мира и моего круга. Да еще и моложе. Война могла подождать. Его безмерно волновало в этот момент лишь одно: как Маниах из дома Маниахов оценит вино.

Я постарался изобразить на лице что-то вроде пробуждения: усталый путник вдруг начинает понимать, что на языке — нечто, его достойное.

И Халид заметно расслабился.

— Отличный был выбор, — вежливо сказал мне он, медленно опуская чашу с вином — я засмотрелся на шелк его рукава, черный с темно-зеленым и золотым узором.

— Как отец? Я был бы рад увидеть его вновь и вновь, — осторожно спросил я.

— Отец? На удивление, — улыбнулся он. — Очень стар, надо признать. Слаб. Но мы живем в тихие времена. Никаких больше походов и караванов. Пока… пока халиф здоров.

Я поднял на него глаза: назвать «Проливающего» — Ас-Саффаха — здоровым мог разве что совсем посторонний для двора в Куфе человек. Значит… Значит, мне сообщили что-то важное. Что повелитель правоверных жив исключительно «пока».

— Дорогой мой Халид, — вздохнул я. — Если в главном все хорошо, то нельзя ли узнать, что это за странный способ меня приветствовать — «наконец-то». Что бы это значило?

— Но я же послал троих… — сказал он, потом нахмурился и остановился.

— Я, к сожалению, приехал не совсем по их приглашению, и эти трое, боюсь, не вернутся, — ответил я, и быстро пересказал всю историю целиком.

Дальше были расспросы и много подробностей, после которых Халид, явно потрясенный, налил себе еще вина и выпил его большим глотком.

— Халид, поверни войска и уходи, — сказал ему я. — Поверь, что эта история — не для тебя. С таким еще никто не сталкивался. Слишком страшно. Ты в этом мире можешь стать кем угодно. Править любой страной. И было бы обидно, если…

Наступила тишина. Ткань палатки перестала светиться розовым, солнце ушло за какую-то вершину. Принесли лампы.

— Спасибо тебе, Маниах из дома Маниахов, — сказал он наконец. — Но это мне сейчас вряд ли удастся. У меня нет больше той тысячи всадников, что ты помнишь. У меня их теперь несколько побольше. Я бы и рад обойтись прежним отрядом, но — ты же знаешь, где я остаюсь и кто там хозяин. Абу Муслим сидит в нашем с ним Мерве очень тихо, но… Не надо создавать плохому человеку соблазна победить тебя без усилий. Тем более что дело не только во мне, это не только мои личные чакиры вокруг нас с тобой, это — получается так — люди Куфы, люди халифа в самом сердце Мерва. Хоть они и хорасанцы. Их у меня должно быть достаточно много, чтобы наш мир… чтобы он пока оставался таким, какой есть. Что и тебя касается, с твоим Самаркандом. Ну, а когда у тебя своя армия… не я придумал этот мир, не ты, друг мой Маниах, его придумал. Армии нужна время от времени забава и добыча. А ее полководцу — уважение. Если мы вернемся отсюда побитые, это будет для них (он повернул профиль в сторону прорези полотна)… ну, все же будет нормально и привычно. Поражения — бывают, и прощаются. Только не трусость. Что ты хочешь — чтобы я рассказал им. что приехал легендарный воин и рассказал мне вот такую историю? Они подумают, что я сошел с ума или стал трусом.

— Ну, хоть не выезжай в первые ряды! — почти повысил я голос. — Потому что даже твоя хорошо мне знакомая балхская броня тут, к сожалению…

Халид ибн Бармак долго и мрачно молчал, а потом вздохнул и сказал «спасибо».

И еще добавил:

— Знать бы, как это может произойти, в каком месте… Ведь в любом. Никто, никогда и нигде не пробовал еще… Что, Константин двинет армию сюда?

— Может, и нет. Ну, а что же ему еще делать? Стоять? Зачем еще он поднял гвардию вдобавок к местным ополченцам и вообще затеял эту прогулку на границу, куда ты подтянул свое войско?

Снова молчание.

— Ну, скоро сюда донесутся очень приятные запахи, — сказал он, наконец. — А за запахами придут и их источники, в хорошеньких женских руках. Отец говорил мне: если увидишь еще нашего любимого Ястреба — покорми его хорошо, мне перед ним как-то до сих пор неудобно. Мы навсегда у него в долгу, а денег ему не надо никаких, сам даст их кому угодно.