Юрий Рябинин - Усадьба-призрак

Смущенный до крайности Александр Вонифати-евич отправился после завтрака к своим друзьям — Воротынцеву с Вельдбрехтом, чтобы разузнать поподробнее, что он вчера такого натворил, а заодно и по-печаловаться о расстроенной вконец своей женитьбе.

Но когда он пришел на их дачу, по-военному бравый, как и полагается быть при генерале, прислужник не пустил его дальше ворот. Да и нужды, как оказалось, в этом не было. Прислужник сказал, что молодые господа сегодня утром изволили уехать в Англию, а их превосходительство никого не принимают, потому как заняты сочинительством мемориев.

Александр Вонифатиевич побрел назад. Давешнее его смущение сменилось новым для него чувством совершенного безразличия ко всему происходящему. Его уже не заботила ни Надя, ни все, что с ней связано, ни даже собственная судьба. Будь что будет. Значит, так нужно. Он только удивлялся, как это можно так вот взять утром и уехать в Англию. Утром можно уехать на Невский. В крайнем случае, в Москву. Но утром в Англию!.. Это было выше его понимания.

Мимо проходила девушка, Александр Вонифатиевич и не обратил бы на нее внимания, как он ни на что теперь не обращал внимания, но она вдруг поздоровалась с ним. Он растерянно раскланялся и попытался припомнить, кто это такая, но так и не вспомнил. И тут его пронзила догадка: это кто-то из вчерашних его гостей. Ему сделалось очень стыдно.

— Александр Вонифатиевич, — тоном, не допускающим возражений, произнесла девушка, — мне нужно что-то сказать вам.

Это была Маша, кузина Дарьи Владимировны Аничковой. И Александра Вонифатиевича она повстречала совсем не случайно — она искала его. Маша уже побывала у Фелиции Болеславовны, и та ей сказала, что жилец теперь на прогулке.

Александр Вонифатиевич хотел ответить девушке что-нибудь учтивое, бонтонное, но опять подумав о вчерашнем приключении, он совсем потерялся и промолчал.

— Александр Вонифатиевич, — между тем продол

жала Маша, — вчера я, к стыду своему, стала участни цей гнусного представления, разыгранного молодым Воротынцевым. — Она было смешалась, но тотчас овладела собою и закончила решительно: — Я очень прошу у вас прощения за случившееся. Во всем этом есть и моя вина…

— Ваша вина?.. Помилуйте-с… зачем вы так говорите… — Ему было очень неловко, потому что он не знал, что эта девушка имеет в виду, что именно она видела вчера. К тому же вдвойне тяжело разговаривать, когда не знаешь или не помнишь имени собеседника.

А Александр Вонифатиевич, на беду свою, забыл, как зовут нечаянную его знакомую.

— Виноват лишь я один… — начал он успокаивать добрую девушку. — Выпил, знаете, не в меру… — Ему казалось, что ссылка на такое обстоятельство многое объясняет и многое может извинить.

— Я догадывалась еще тогда, что вы не такой… что вы замечательный, — сказала Маша с улыбкой. — Теперь убеждаюсь, что не ошиблась.

— Ну какой там… — отмахнулся Александр Вонифатиевич. — Полно вам… Замечательный… — Он тоже грустно улыбнулся и вздохнул: — От замечательных невесты не убегают… Я теперь… как бы это сказать… снова свободен.

— Знаете, нет худа без добра. Я подумала… я подумала… одним словом, хорошо, что так получилось!

— Хорошо?!

— Да, хорошо. И прощу вас, не говорите ничего! Эта девушка не была вам невестой. И уж во всяком случае не любила вас. Иначе бы она не поверила в вас., вчерашнего. А она поверила.

— Она поверила… — пролепетал Александр Вонифатиевич и спрятал глаза от Маши.

— Александр Вонифатиевич, не переживайте, прошу вас, не надо! — Она дотронулась до его руки. — Они все этого не стоят. Вы добрый человек…

Они помолчали некоторое время. Наконец Александр Вонифатиевич овладел своими чувствами и сказал:

— Спасибо вам… — Он запнулся и с виноватою улыбкой посмотрел на девушку.

— Маша, — подсказала она ему.

— Спасибо, Маша. А все-таки не напрасно я сюда приехал. Я счастлив.

Они распрощались совсем дружески.

Возвратившись на дачу, Александр Вонифатиевич сразу же собрал свой саквояж и не мешкая поехал домой. Фелиция Болеславовна простилась с ним вежливо. Но уговаривать его остаться до конца срока или хотя отобедать напоследок она не стала.

Случай в доме с мезонином

Замоскворечье засыпает прежде других московских районов. Где-нибудь на Тверской или на Пречистенке почти во всех окнах еще горит свет и мелькают тени за шторами. Там еще полно прохожих. На Пресне подвыпившие фабричные не допели всех своих куплетов и еще не скоро угомонятся. На Трубной вообще настоящая жизнь только что началась: туда съезжаются пожившие и полинялые щеголи, забредают малоопытные и потому нарочито смелые гимназисты. А в это время в Замоскворечье уже темно, тихо и безлюдно. В редком-редком оконце теплится фитилек: может, какой лавочник припозднился — сводит концы торговых счетов, может, благочестивая купчиха от Псалтыри никак не оторвется или чей-нибудь домашний учитель записывает в дневник сегодняшние свои наблюдения.

И вот однажды эта часть Москвы, едва уснув, была разбужена пронзительным, как в пьесе захолустной постановки, криком: «Убили! Убили!»

Кричала женщина. И, судя по силе крика, убили не ее. Тотчас залаяли все замоскворецкие собаки. Вначале гавкнул Казачий переулок, из которого крик и раздался, а уж от него лай побежал по всем закоулкам.

Следом за собаками переполошились и обыватели. И скоро возле дома вдовы купца Карамышова собралась изрядная толпа. Первым прибежал дворник Фа-рид. Он зачем-то прихватил и метлу. И теперь молча стоял с метлой — черенком вверх — слева от калитки, будто караульный на часах. Справа от калитки стоял городовой Гузеев. А в самой калитке металась купчиха Карамышова. Она ломала руки и кричала во весь переулок, что наверху, в мезонине, лежит ее жилец с проломленной головой. И хотя многие были полны решимости заглянуть в мезонин, городовой Гузеев никого туда не пускал до прибытия пристава.

Пристав Николай Пантелеймонович Артамонов, живший на соседней улице, объявился через полчаса, сонный и хмурый. Ни на кого не глядя, даже на саму хозяйку, он сразу направился во двор, велев собравшимся не расходиться. Карамышова с Гузеевым поспешили за ним. А дворник Фарид переместился в проем калитки и застыл в прежней позе.

— Николай Пантелеймонович, проходите, пожалуйста, запросто, по-соседски, — сразу подступилась к приставу Карамышова. — Сейчас я вам все расскажу. Вот как все было…

Ты, Капитолина Матвеевна, того… погоди! — оборвал ее пристав. — Мы сейчас не соседи с тобою. Я — лицо должностное. А ты — свидетельница. Поняла? И порядок здесь такой: я задаю вопросы, а ты отвечаешь. Это дело следственное! Уголовное! Рассказывай, как все было.