Кэрол Терстон - Око Гора

– А ты уверен, что больше никто в Священном Совете не обладает достаточным влиянием, чтобы противостоять желаниям Верховного Жреца?

Мена покачал головой:

– Семьдесят дней траура закончатся прямо перед праздником Опет, а это подходящее время, чтобы назвать нового приемного сына Амона. К тому же из-за того, что вода разбушевалась, жрецам надо будет устроить зрелище из визита Амона в его южный храм.

– Рамос очень рискует, если на самом деле решится предать свою жену.

– Если Хоремхеб объявит поклонение Атону незаконным, то нет, – возразил Мена. – Это заставит кошку спрятать когти и защищаться самой, так что она не сможет напасть, когда муж отвернется.

В этом я тоже не был особо уверен, но не хотел, чтобы Мена подумал, будто я спорю ради самого спора, поэтому я решил понаблюдать за тем, как в небе зажигаются звезды, и мое сердце потихоньку окутала тьма. Я ведь полюбил Рамоса как человека, хоть и не доверяю его жреческим мотивам. Пагош говорит, что Рамос все еще спит с женой – хотя бы иногда, если не так часто, как раньше. Разумеется, этому придет конец, если он поддержит соперника супруги. Или, еще хуже, она захочет отомстить. А это большой груз для любого мужчины.

Макс предложил попраздновать, но Кейт отказалась: волнений на один день хватит. И впрямь.

– К тому же ничто уже не сможет превзойти то шоу, которое вы с Маккоуэном для меня устроили. – И это тоже было правдой, но к тому же в новогоднюю ночь всегда шумно, а ей это никогда не нравилось.

– Тогда мы вместо шампанского выпьем горячего шоколаду, – решил Макс. – По крайне мере, для начала. А кто первый упомянет Ташат или Египет или… – Макс ухмыльнулся, и Кейт поняла, что он имел в виду Дэйва Бровермана, – будет убирать на кухне. Разогрейте молоко, а я пока разожгу в кабинете камин и поставлю музыку. – Он бросил взгляд на Сэма, навострившего уши. – И возьмите с собой корм для него, чтобы не пришлось возвращаться на кухню, когда он увидит, что мы что-то едим.

Кейт улыбнулась сама себе и принялась готовить шоколад. Похоже, Сэм будит в Максвелле Кавано снисходительного родителя – он постоянно беспокоится о благополучии и настроении пса. Интересно, к ней он так же относится? Иначе почему запасся не только красным вином, но и какао с маршмаллоу? Кейт вспомнила его взгляд, когда он убирал прядь волос с ее глаз, а потом, во дворе, обиженно сказал «Слушайте, давайте называть вещи своими именами, – потом спросил: – А с Ташат что будем делать?». А сегодня устроил сюрприз из встречи с Томом Маккоуэном.

Кейт налила шоколад в чашки и поставила на поднос вместе с миской сухого корма для Сэма, а потом на звук музыки пошла в кабинет. Как только она переступила порог, у нее появилось такое ощущение, что она оказалась за глухой дверью в египетской гробнице, перешла из одного мира в другой. Она посмотрела на темный паркетный пол и толстый персидский ковер, все стены в полках, заваленных и заставленных книгами и журналами, большой светлый стол и приставной столик в тон, компьютер с принтером. На стене достаточно низко располагались два негатоскопа, чтобы Макс мог просматривать рентгеновские снимки просто повернувшись на стуле.

Макс стоял на коленях перед камином, отделанным сланцем; Кейт подошла к столу, накрытому толстым стеклом, и поставила поднос. И тут заметила под стеклом в углу две фотографии. На одной была она сама – когда играла с Сэмом в снегу на горной лужайке в Утюгах. А на другой – темноволосая женщина, по обеим сторонам которой стояли мальчик-подросток и девочка: снимок был сделан во дворе у Макса. Все трое были одеты в шорты и держали теннисные ракетки, словно только что с корта, с раскрасневшимися лицами и растрепавшимися волосами. Кейт не могла остро не позавидовать – но ведь Максу столько лет, что неудивительно, что он женат, даже если уже развелся.

– Это ваши дети?

Он повернулся – посмотреть, о ком она спрашивает, – затем покачал головой:

– Племянник и племянница. А это моя сестра Марти. Она профессионально играет в теннис в одном из частных клубов неподалеку от Вашингтона, но когда они в последний раз были здесь, эти маленькие дьяволята посрамили нас обоих, не только меня. Наверное, это генетическое – мой отец тоже в свое время был профи. Он рано взялся за нас с Марти – хотел быть уверенным в том, что мы получим стипендию для обучения в колледже, на случай если с ним что-то случится. Я всегда подозревал, что это не просто так, но…

– Так вы не были женаты? – Макс даже не обернулся, просто покачал головой. – Как же так?

В этот раз он пожал плечами:

– Был слишком занят, поглощен работой – кто знает?

– Даже и близко не было? – Кейт понимала, что стоит остановиться, но не могла.

Макс ответил не сразу – может, хотел дать ей понять, что она переступила черту.

– Один раз я задумывался об этом, но все же не сказал бы, что к свадьбе было близко. – Он поднес спичку к свернутым газетам, которые засунул под решетку, и спросил: – А вы удивились, когда ваши родители развелись?

– Не особо. – Когда Макс отодвинулся от камина, чтоб было не так жарко, Кейт тоже села на пол, скрестив ноги и наклонившись, чтобы можно было смотреть на языки пламени, лизавшие кору техасского кедра цвета ржавчины. – Они разошлись сразу после того, как я поступила в колледж, продали дом, в котором я выросла, и разъехались в разные стороны. Мне было семнадцать, я специализировалась на премедикации, но сколько себя помню, я рисовала, так что летом пошла на уроки рисования, чтобы побольше узнать о методах и материалах. Однажды летом устроилась рисовать раскадровки для аниматоров, училась раскладывать изображение на слои – оказалось, что это очень полезно для медицинских иллюстраций. Я вспомнила об этом, когда вы сказали, что можно наложить друг на друга полученные срезы и сделать объемную голову. – Кейт умолкла. – Нет, я знала, что у родителей проблемы… в смысле, помимо меня. Я думаю, это просто была последняя соломинка, сломавшая спину верблюда.

– Почему вы так говорите?

Кейт уставилась на огонь, вспоминая.

– После того как мы переехали из маленького домика в центре Иллинойса в пригород Чикаго, кое-что изменилось. Мне тогда было десять лет. Новая школа оказалась намного больше, и учителя разрешали детям разговаривать в любое время. Я не сразу поняла, что делать. Один из учителей постоянно обвинял меня в том, что я невнимательна, и заставил меня сесть на первую парту, словно я отсталая. Мама решила, что у меня что-то не то со слухом, и водила меня по врачам, но те сказали, что с ушами у меня все нормально. Отец обвинил меня в том, что я делаю это лишь для того, чтобы поднять суматоху и привлечь внимание. В любом случае, с этого начались все раздоры.