С. Пэррис - Ересь

— Он бредит, миледи, он сумасшедший, сам не знает, что говорит, — затараторила София.

Томас дерзко взглянул на леди Толлинг. Куда подевались вкрадчивые манеры, которые я отмечал у него в Оксфорде.

— Ваш священник из миссии, — произнес он, отчеканивая каждое слово. — Отец Джером Джилберт.

Если ее и обеспокоило обвинение, что она принимает в своем доме католического священника и что священник этот задумал убийство, она и виду не подала, разве что уголок рта слегка дернулся.

— Ну, так спросим его самого, — предложила она все таким же ровным голосом и, шурша юбкой, прошла через комнату в маленькую прихожую с правой стороны, откуда к нам вышла София. Оттуда послышался еще один голос, и почти сразу же леди Толлинг вернулась в сопровождении молодого человека — до сих пор я знал его под именем Габриеля Норриса.

Он был, как обычно, одет в камзол от хорошего портного и в черные панталоны, простого покроя, но явно из дорогой ткани. Кожаные сапоги были украшены серебряными пряжками. Привычным движением руки откинув со лба светлые волосы, он оглядел нас — красивый, уверенный в себе, типичный сын зажиточного сельского сквайра. Ни один человек, встретившись с ним в городе или в университете, не разгадал бы в нем тайного миссионера. Он стоял, спокойно переводя взгляд с Томаса на Софию; затем взглянул на меня. Что-то понял и кивнул, соглашаясь.

— Что ж, — заговорил он, умиротворяющим жестом раскинув руки. — Объяснимся, раз это необходимо. Леди Элинор, со всем почтением я прошу вас оставить нас наедине. Нужно уладить кое-какие вопросы со старыми друзьями, прежде чем мы сможем пуститься в путь.

Леди Толлинг, как всякая женщина, желала бы досмотреть драму, которая разыгрывалась у нее на глазах.

— Но ваша безопасность, отец… — пробормотала она, указывая на меня и Томаса. — Этих людей не обыскивали…

— Я их знаю, — уверенно отвечал Норрис. — Все в порядке.

Когда за хозяйкой закрылась дверь, Норрис — или я должен отныне именовать его Джером? — обратил к нам взгляд своих безмятежных зеленых глаз.

— Доктор Бруно, — заговорил он и слегка нахмурился, озадаченный. — Я-то думал…

— Вы думали, Роуленд Дженкс прикончит меня до утра? — подсказал я.

— В общем-то да. Хотя я не так уж удивлен, что вы и на этот раз сумели вывернуться. Я предупреждал его, что с вами следует держать ухо востро — не каждому удается ускользнуть от инквизиции. — Он слегка усмехнулся, выставляя напоказ белоснежные зубы. — Вы что же, организовали на пару с Томасом собственную антикатолическую лигу? — Он коротко рассмеялся.

Держался он спокойно, легко, прямо-таки удивительно легко, учитывая все обстоятельства. Теперь, когда ему не надо было изображать из себя кутилу студента, он говорил более сдержанным и взрослым тоном, и, в очередной раз заглянув в его красивые глаза, я вспомнил слова Хамфри Причарда: отец Джером обходится с тобой так, словно ты для него — главный человек на земле.

— Итак, — продолжал он, — теперь вы знаете все. Вы примчались сюда, чтобы меня арестовать?

— Я поспешил сюда, чтобы спасти Софию, — ответил я, с трудом выдерживая его пристальный, горящий взгляд. Ни за что не отведу глаза первым, решил я.

— Спасти от меня? — переспросил он таким тоном, как будто сама идея была абсурдной. — С какой бы стати я причинил вред Софии, которую сам же и привел в лоно истинной Католической церкви?

— В лоно?! В лоно?! — взорвался Томас.

— Она забеременела, и вы хотите от нее избавиться, — не чинясь, заявил я.

— Клевета! — Глаза Джерома сверкнули гневом, и он сделал шаг ко мне.

— Это вам Томас наплел? — вспыхнула София, щеки ее разгорелись. — Да ведь каждое его слово — ложь!

— Никто не говорил мне. — Я предпочел солгать, чтобы уберечь от расправы Коббета. — Я был, конечно, монахом, но вырос-то я в деревне и уж как-нибудь разбираюсь в таких вещах.

София прижала руку ко рту и замолчала. Томас презрительно усмехнулся. Джером над чем-то сосредоточенно размышлял.

— Вы лучше многих других знаете, Бруно, как стеснительны могут оказаться монашеские обеты для молодого человека, — доверительно произнес он наконец. — Да, я согрешил, но я не собирался совершить больший грех, чтобы покрыть первый. София безопасно переправится в Руан, и там о ней позаботятся до тех пор, пока я не смогу присоединиться к ней. — Он бросил взгляд на Софию, произнося эти слова, и та ответила благодарным взглядом; но мне почудилось в выражении лица Джерома нечто фальшивое. Он лжет, чтобы ее успокоить, подумал я.

— По опыту мне также известно, отец, — я подчеркнул двусмысленное обращение «отец», — что монашеские ордена легко своих собратьев не отпускают, иезуиты же проявляют в этих вопросах особую суровость.

Джером кивнул, нехотя признавая мою правоту.

— Прекрасно, Бруно, вы отлично поработали. Да, я вступил в Риме в орден иезуитов, а в семинарии Реймса подготовился для английской миссии. Отец Томаса устроил меня в Оксфорд. Это была его работа, координировать прибытие священников в графство Оксфорд, размещать нас в безопасных убежищах, обеспечивать деньгами, а по возможности и легендой для жизни в миру. После его высылки эту роль взял на себя Роджер Мерсер. Впрочем, я полагаю, это вы тоже успели сообразить.

— Я только-только начал осмысливать связи между всем этим, — признался я. — Ваша легенда была очень уж хороша.

— «Легенда»! — буквально выплюнул Томас, и глаза его побелели от ярости. — Никакая это не легенда! Он оставался тем, кем всегда был, — сынком богатого семейства, привыкшим, что все пляшут под его дудку. Он и к иезуитам-то присоединился ради приключений, ради власти. Это была именно «легенда», и он с легкостью забыл о своей «миссии», как только представился случай!

Томас выразительно посмотрел на Софию, и Джером наконец-то слегка смутился.

— Впал во искушение, — пробормотал я, переводя взгляд с Джерома на Софию.

Так вот что означала интимная, с намеком, надпись в часослове, который ректор отыскал в матрасе своей строптивой дочери. «Дж» — не Дженкс, а Джером. И в субботу утром Роджер Мерсер ждал в саду Джерома, а встретил свою смерть.

— Роджер Мерсер уличил вас, — заговорил я, глядя прямо в бесстрашные глаза иезуита. Он смотрел спокойно и твердо, а у меня сердце леденело при мысли, что я стою в шаге от убийцы. — А я-то думал, что его убили из-за бумаг.

Глаза Джерома на миг расширились, он придвинулся ближе ко мне, и снисходительная приветливость, которую он напускал на себя, исчезла.

— Откуда вы знаете о бумагах? — спросил он, и впервые за время нашего разговора мне показалось, что в броне его появилась щель.

— Я их видел, — ответил я, стараясь держаться как можно спокойнее и увереннее, хотя мне было ох как не по себе.