Дмитрий Леонтьев - Обитель

— Ну-ну,— усмехнулся в густые усы Пружинников.— Чтоб сам отец Иосиф дожидался вас битый час у входа в монастырь?! Рассказывайте... Последний раз такое было, когда сюда сам Иоанн Кронштадтский при­езжал. Я как раз из Мурманска в Петербург возвращал­ся, так что самолично ту встречу наблюдал. А теперь вот вашу сподобился... Простите, но дежавю какое-то... А Ва­нечку так и вовсе даже калачом за монастырские ворота не выманишь: для него вне монастыря и мира-то нет... Что-то вы недоговариваете нам, почтеннейший... госпо­дин журналист.

— Я говорю то, что соответствует действительности,— сухо осадил я наглеца, посмевшего усомниться в правдивости моих слов.— Вы сомневаетесь в моей честности?!

— Вах! — воскликнул князь, загремев стаканами.— Ну куда вы спешите, господа? Вопросы — ответы, а еще ни одного тоста, ни одного дружеского слова! Так за столом не сидят! Так за столом мучаются! К нам приехал доро­гой гость из далекой Англии, а вы его бросились допра­шивать, как в околотке! Не радушно это, Савелий Игна­тьевич! Не гостеприимно! Вы простите великодушно наше любопытство, дорогой Джеймс. Признаться, мы все были немало удивлены таким вниманием к вашей персоне со стороны отца Иосифа, вот и не удержались от расспросов. Вы просто еще не понимаете в чем дело, потому не понимаете и нашего любопытства. Отец Иосиф самый удивительный человек, которого я встре­чал в своей жизни,— честью клянусь! Не знаю, как ос­тальные, а мы с Савелием Игнатьевичем, уже не первый и не пятый раз встречаемся здесь, приезжая к старцу... Но, признаться, в этот раз я испытал нечто вроде рев­ности! Вот мы и решили заполучить вас к себе, чтобы вы утолили наше любопытство... Но это — потом... Сна­чала я предлагаю поднять эти кубки за...

— Оставьте ваше велеречие, князь,— вздохнул Пру-жинников.— Какие уж тут «кубки»... Хорошо хоть ста­каны нашлись... В стране черт-те что, скоро опять на глиняные кружки перейдем... Знали бы вы, сколько я за этот паршивый самогон выложил: я в Париже столько за «Вдову Клико» не платил. Кто мог представить...

— Э, зачем пессимизм? — князь ловко наполнил ста­каны из огромной многопинтовой бутыли.— Мужчине не к лицу! Беды приходят и уходят, а мы остаемся. Зачем беду с собой нести? Пережил — выбросил! Не пережи­вайте вы так, Савелий Игнатьевич — наживете еще това­ра. Голова при вас, опыт тоже, а деньги — дело наживное. Из Петрограда ноги вовремя унесли — и то хорошо. Там сейчас и этого самогона нет. Там сейчас вообще ничего нет. И нас нет. За последнее и предлагаю выпить.

— Благодарю вас, но я уже говорил, что не пью,— повторил я и отодвинул стакан.

— Достопочтенный сэр,— неожиданно на чистейшем английском языке обратился ко мне князь.— Как предста­витель нации, чтящей свои традиции, вы просто не мо­жете игнорировать уважение к национальным традициям других народов. Мы ведь вам не языческий обряд про­вести предлагаем, в конце-то концов. Наше общество мо­жет показаться вам странным с первого взгляда, но не спешите делать поспешные выводы. Я — потомок древне­го и весьма знатного рода, и, поверьте, не пью с кем по­пало. Более того: я очень редко с кем пью. В России, как и в моей родной Грузии, застолье — символ взаимного до­верия, повод для объединения, приглашение к знакомству душевному, а не светско-поверхностному...

— Дело не в этом, дорогой князь, на столь же чистом английском возразил ему купец.— Просто господин журналист еще слишком молод и потому излишне ще­петилен. Это для нас, стариков, суть важнее формы... К тому же он не знает Достоевского, говорившего: «Не смотрите, что делает русский, смотрите, к чему он стре­миться». Господин Блейз не может знать, что и вы, и я, грешный, исколесили практически весь мир, повидали разные культуры и прекрасно знаем, что и в Объединен­ных Королевствах пьют не меньше чем в России... А с уче­том «сухого закона» последних лет у нас в стране, то куда больше... Дело не в спиртном. Дело в брезгливости, верно, господин Блейз?

В английском боксе это состояние называется «гроги». В переводе на русский нечто вроде «как пыльным мешком по голове»...

Я молча взял стакан, и собрав все мужество в кулак, осушил его содержимое до дна... Это был неплохой вис­ки, сэр, но какой же он был крепкий!...

Кто-то заботливо сунул мне в руку тот самый пре­словутый соленый огурец, и я пал в своих глазах окон­чательно... Как сквозь туман я услышал, как Стрельни­ков спрашивает жену:

— Душа моя, я не силен в языках, ты знаешь... Рас­скажи, чем они его так проняли, что мальчишка аж ста­канами глушить начал?

— Если взять суть,— задумалась рыжеволосая красот­ка,— то ближе всего будет смысловой эквивалент: «Ты меня уважаешь?» Бедный мальчик действительно совсем недавно в России и еще незнаком со всеми оттенками азиатской хитрости и коварства...

— Простите? — повернулся я к ней.

— Не поддавайтесь на провокации, господин Блейз,— ослепительно улыбнулась она.— Эти два хит­реца просто хотят напоить вас, чтобы узнать, почему отец Иосиф проявляет в вас столько участия. Вы пло­хо осведомлены, каким уважением в этих краях поль­зуется этот игумен, поэтому не понимаете причин нашего любопытства. Но ведь в хитростях нет надо­бности? Вы нам и так раскроете эту маленькую тайну, правда?

— Даю слово чести, что не понимаю, о чем вы говорите,— с трудом восстановив дыхание после «русско­го виски», признался я.— У меня задание от редакции: описать и проанализировать происходящие в России со­бытия. Я просто ехал в Петроград. Едва не замерз... Ус­лышал колокольный звон... Они встретили меня... Я сам удивился, предполагая, что они принимают меня за кого-то другого... Все это было очень странно... Если вам все это кажется таким же странным, как и мне, то я понимаю ваше любопытство...

— Крепкий орешек,— задумчиво глядя на меня, произнес Пружинников.— Ничего, самогона много... Как ду­маете, князь, трех литров нам хватит?

— Хватит,— уверенно сказал Маргиани.— Через час он признается даже в том, что он английский шпион.

Неверной рукой я попытался нащупать засунутый за ремень брюк пистолет, но князь уже крепко и друже­любно обнимал меня:

— Только не обижайтесь на наши шутки, дорогой! Мы грубоваты, но искренни в своем расположении к вам. Мы вам верим. Увы, Савелий Игнатьевич, похоже, мы попали пальцем в небо и происходящее лежит вне нашей логики. Отец Иосиф знает что-то, чего мы знать не можем... Понимаете меня? Может быть, этому маль­чику суждено так красочно описать весь происходящий в России ужас, что эти чертовы союзнички наконец-то пришлют долгожданную помощь...

— Сомневаюсь,— покачал головой купец.— Когда это Англия или Штаты упускали возможность подло­жить России свинью? Сколько раз мы спасали Америку и проливали кровь за интересы Европы и Англии? А они хоть раз сдержали свои обещания? Они как желудок: вчерашнего добра не помнят. Если внимательно при­смотреться к истории, то окажется, что не татары или поляки нанесли наибольший ущерб, а как раз «союзнич­ки», к которым мы все с распростертыми объятиями лезем, как подгулявший лапотник на чужой свадьбе... Не обольщайтесь, князь, они не помогут. Во-первых, им выгодно ослабить главного конкурента (а Россия — мировой лидер как в людских ресурсах, так и в природ­ных, чем всех и раздражает). Во-вторых, им просто выгодно единолично воспользоваться плодами уже вы­игранной у немцев войны. А в-третьих, они, историчес­ки наделали нам столько пакостей, что настоящими со­юзниками сами быть не смогут. Прав был покойный государь: «У России есть только два союзника: армия и флот». Я бы, правда, добавил Церковь. Государство без идеологии — навоз, сор, «поле дураков» из детской сказ­ки. У нас всегда поднимались в атаку «за веру, царя и Отечество»... Все отняли... За что сражаться?