Тереза Бреслин - Печать Медичи

Но захват городов беспокоил меня. Это совсем не походило на преследование вооруженных людей, как некогда в Болонье. Это было надругательство над простыми горожанами.

Паоло старался игнорировать факты, притворялся, что не замечает вещей, которые его не устраивали. Точно так же как он поступил с дядиным имением, продав его и не подумав о том, какие последствия это может иметь для его сестры, так и теперь он продолжал преследовать свою цель — отмщение папским армиям, — не думая о том, что это будет длиться вечно, сражение за сражением, без конца.

Когда мы вернулись в Феррару с последней короткой кампании, нас ожидала почта — письма от Фелипе и Элизабетты.

Элизабетта писала о том, что дом в Прато, где она поселилась, окружен чудесным садом. Друзья Фелипе — пожилая чета, немощные старики, весьма довольны ее обществом и помощью по дому. Они позволили ей сажать в садике любые растения и травы, которые она пожелает. Она уже заключила договор с одним флорентийским аптекарем. Весной, когда травы зацветут, она начнет изготовлять лекарства по рецептам моей бабушки.

Фелипе удачно завершил свои дела во Флоренции, благополучно вернулся в Милан и теперь находился в Ваприо рядом с маэстро.

Весной французы провели военный совет. Они предложили штурмовать Равенну. Это был последний из городов-крепостей Романьи, который оставался под папской властью; там находился апостольский престол.

— Папа ни за что не допустит, чтобы Равенна пала, — сказал Паоло. — Ведь если мы возьмем Равенну, Папе придется совсем убраться из Романьи.

— Поэтому, атакуя Равенну, — пояснил Шарль, — Гастон де Фуа хочет вынудить папские войска участвовать в битве. Только таким образом мы сможем положить конец этому бесконечному захвату городов, последующей потере и новому захвату.

Итак, было решено. Французы и феррарцы должны мобилизовать всех бойцов и все оружие на то, чтобы положить конец конфликту.

Перед тем как мы уехали на осаду Равенны, герцогиня Лукреция устроила причудливое театральное представление, посвященное успехам французов во главе с их великолепным командующим — де Фуа. В представлении были задействованы подвижные платформы, а актеры, переодетые солдатами, играли на огромной сцене, сооруженной на главной площади.

Донна Лукреция сидела впереди и смотрела спектакль. Вечер был долгий, так что и она, и ее дамы во время смены декораций вставали и садились, уходили и приходили. В одном из антрактов я сумел поговорить с Элеонорой во дворе церкви, использовавшейся как место отдыха для дам.

— Я пришел попрощаться, — тихо сказал я, когда в сопровождении другой дамы она появилась в воротах.

Элеонора остановилась и оглянулась. Ее подруга первой увидела меня. Это была молодая девушка с весьма лукавым лицом. Приложив палец к губам, она подтолкнула Элеонору ко мне. Я тут же увлек ее в тень.

— Завтра наш отряд отправляется в Равенну, — сказал я. — Я хотел поговорить с вами перед отъездом.

— Почему? — спросила она.

— Потому что…

Я замолчал и пристально посмотрел на нее. Мне показалось, что она сердится.

— Я вас чем-то обидел?

— Отвечайте сначала на вопрос, который задала вам я, сударь! — резко ответила Элеонора.

— Я питаю к вам глубокое чувство. Поэтому перед отъездом из Феррары мне хотелось еще раз увидеть вас и услышать ваш голос.

— А мои чувства вас не заботят?

— Именно забота о вас привела меня сегодня сюда.

— Если бы это было так, вы бы ни за что не отправились больше на войну! Почему вы остаетесь с этими «Красными лентами»? — спросила она. — Помнится, мы обсуждали с вами этот вопрос и решили, что жизнь солдата вам не подходит.

— У меня есть обязательства перед капитаном Паоло дель Орте, — ответил я. — Он уверен, что Папа виновен в смерти его близких, всей его семьи. Я связан с ним долгом чести и обязан помочь ему отомстить за причиненное зло.

— Но разве вы не выполнили свой долг, когда взяли Болонью? Ведь тогда папский легат был изгнан из самого важного города Романьи. Этого должно быть достаточно! Вам не кажется, что вы можете начать жить своей собственной жизнью и руководствоваться своими собственными желаниями?

Я думал об этом. Тот болонский врач, Клаудио Ридольфи, обещал мне дать место в своей медицинской школе при условии, что я поделюсь с ним известными мне рецептами. Теперь, когда Элизабетта, должно быть, уже расшифровала большую часть рецептов бабушки, это можно было осуществить. Но Паоло подписал нас всех еще на один срок, а Элизабетта поручила мне привезти его домой целым и невредимым.

— Это сложно, — сказал я Элеоноре.

Я не мог объяснить ей, что именно чувствую по отношению к семье дель Орте. И не мог рассказать о своей постыдной роли в гибели этой семьи.

— Папа не отдаст Равенну так просто. Он отправил на помощь равеннцам все свободные силы. Если вы поедете в Равенну, Маттео, то погибнете!

— Я говорил вам о моих обязательствах, — сказал я. — Что еще я могу сделать?

— Взять ответственность за свою собственную судьбу! — с чувством произнесла она. — Мужчина может это, а женщина не может.

Я обхватил руками ее шею и привлек девушку к себе. Она замерла. Я увидел крохотную родинку у брови, пушистые волосы на виске, каждый шелковый локон отдельно. Ее верхняя губа вздрогнула.

И я накрыл ее рот своим, прикоснувшись верхней губой к верхней губе, нижней губой к нижней губе. Но не стал прижимать свои губы к ее губам. Я ждал. Я дал ее дыханию смешаться с моим. Потом дыхание ее участилось и стало чуть прерывистым.

Тогда я поцеловал ее. А она позволила мне сделать это.

Когда мы разъединились, я сказал:

— Я вернусь ради тебя.

Ее глаза вспыхнули и потускнели, уставившись в одну точку.

— Может статься, что меня здесь уже не будет, — ответила она.

Я думал, что она не придет проводить нас.

Но когда на следующий день мы выезжали из городских ворот, я кинул взгляд на крепостную стену и увидел, что среди остальных дам стоит Элеонора. Я приветствовал ее, коснувшись перчаткой края шлема, и был вознагражден взмахом сиреневых и салатных лент.

Шарль, ехавший рядом со мной, тоже заметил это движение.

Когда мы выехали из города и направились на юг, к реке, он сказал:

— Сиреневые и салатные ленты… Так это цвета Элеоноры д'Альчиато?

Я побагровел.

— Будь осторожен, Маттео.

— С чего бы это?

— Я знаю тебя, друг мой. Ты не из тех, кто ищет развлечений и превращает любовь в игру. Тебе нужно либо все, либо ничего. Мне бы не хотелось видеть, как ты страдаешь.

— Зачем ты говоришь мне все это? — спросил я раздраженно. — Она совсем не похожа на тех придворных дам, что играют с чувствами влюбленных.