Пол Доуэрти - Сатана в церкви

Чиновник сидел, уставившись в глубину нефа, как вдруг ответ пришел сам собой. Он был настолько очевиден, настолько прост, что Корбетт засмеялся, и церковь ответила ему многократным эхом. Впрочем, очевидность и простота разгадки — свидетельство хитрости и недюжинных способностей того, кто стоял за этим преступлением. Корбетту вспомнился голос его старого «Dominus», отца Бенедикта, считавшего, что на каждую загадку есть своя разгадка. «Все дело в том, как посмотреть, мой мальчик, — басил он. — Все дело в том, как посмотреть». Вот теперь он смотрел правильно и сразу догадался, кем были убийцы. Таинственные фигуры из «Пентаграммы».

Корбетт встал, направился к двери и вышел на весеннее солнышко. Он был доволен собой и, сам того не заметив, оказался перед дверью в таверну Элис. В зале было пусто, так что он без помех пересек его и открыл дверь в кухню. Стоя к нему спиной, Элис разговаривала с великаном Питером, и он всей своей мощью нависал над ней, пока она что-то ему втолковывала. Корбетт окликнул ее, и она мгновенно обернулась. Сначала Элис смертельно побледнела, но почти тотчас радостно вскрикнула и, подбежав к нему, обняла его за шею и расцеловала. Расстегнув на нем плащ, она усадила его за стол и послала Питера за едой и вином.

— Ты рада меня видеть? — сухо спросил Корбетт. В ответ Элис крепко поцеловала его в губы.

— Конечно! — Она надула губки. — Где ты был? Что делал?

Наврав о королевских поручениях, о препятствиях, встававших на его пути, и своих малых достижениях, Корбетт ничего не сказал возлюбленной об опасностях, которым подвергался, и о своем переезде в надежно защищенный Тауэр. Ему не хотелось пугать Элис, ибо чем меньше люди знают, тем им спокойнее. Кроме того, было что-то такое в «Митре» и в угрюмом великане Питере, что ему не нравилось, не давало покоя, но пока еще не сложилось в ясную картину, отчего он не переставал тревожиться.

Корбетт спросил Элис, чем она занималась без него, но она лишь пожала плечами:

— Ничем особенным. Как всегда, таверной. Скоро в Лондон приедет король, и мы должны быть готовы к гуляньям. Пираты гоняются за нашими судами в Проливе. — Она улыбнулась. — Все как всегда, не то что у вас, чиновников, с вашими важными секретными делами.

Так они сидели и подтрунивали друг над другом, и Корбетт изнывал от желания обнять ее и унести наверх, где они могли бы побыть одни. Однако он знал, что она не согласится, да и присутствие мрачного Питера охлаждало его пыл. Тем не менее Корбетт взял с Элис обещание, что она будет ждать его следующим вечером, после чего попрощался и ушел, перекинув плащ через руку, так как на улице было совсем тепло. Ну а если на него опять нападут, так будет удобнее защищаться, прикрываясь плащом, как щитом.

Вернувшись в Тауэр, он нашел Ранульфа, растянувшегося на узком ложе.

— Да, — недовольно ответил он Корбетту, — я был в Вестминстере и видел Барнелла, хотя жирный надутый Хьюберт, — добавил он с горечью, — не хотел меня пускать. Пришлось встать возле канцелярии и кричать твое имя и имя короля. Сработало. Барнелл сам послал за мной. Он видел Библию и рисунки, последний тоже. — Ранульф высморкался и вытер нос рукавом. — Как только канцлер посмотрел на последний рисунок, он вскочил с места и заорал, созывая клерков и гонцов, а потом потребовал привести из конюшни самых быстрых лошадей. На меня он взглянул так, что я уж почувствовал себя в руках палача, но он отпустил меня, наказав передать: «Скажи Корбетту, что мне нужны имена». Это все.

Корбетт кивнул, стащил сапоги и улегся на свою койку — спина все еще ныла. Имена! Канцлеру нужны имена. Теперь понятно, почему и как был убит Дюкет. Но кто именно совершил убийство? Если не считать отступника-священника, а тот уже мертв, других врагов короля он не знает.

Дрожа, он натянул на себя плащ, но застежка поцарапала ему губу, и он сел на кровать, чтобы расправить плащ. А когда сел, то пригляделся к застежке и вытянул из нее несколько черных ниток. Тонкие, легкие, ничего не значащие — но от них словно лезвие вонзалось в душу, так что во рту появился металлический привкус. Череда мелькающих образов соединилась в общую картину, и тут подступили мучительные сомнения и терзания. Так приходит лихорадка перед тем, как вскрыться назревшим болячкам! Корбетт чувствовал боль в груди, словно закованная в броню рука стискивала его сердце, и кровь грохотала в ушах, как прибой в бурю. Он снова лег, стиснув кулаки и пытаясь разобраться в хаосе, в который погрузился. Подошел перепуганный Ранульф:

— Плохо вам? Принести вина?

Корбетт отослал его прочь, да еще выругал, и Ранульф при виде бледного лица хозяина и его сумасшедших глаз ушел, не говоря ни слова, словно побитая собака. Через час или чуть позже пришел Невилл, но Корбетт только посмотрел на него и жестом попросил уйти. Спать в эту ночь Ранульф не ложился — потому что своему явно обезумевшему хозяину предпочел более безопасное общество стражников.

Наутро слуга обнаружил Корбетта уже умывшимся и одетым. Тот сидел на кровати и, положив на колени поднос с письменными принадлежностями, что-то писал, хотя все еще выглядел бледным и усталым. Ранульф задал один-другой вопрос, но замолчал, когда тот смерил его ледяным взглядом. Юноша понял, что случилась беда, однако не мог представить какая. Его хозяин был настолько скрытен, что не разобрать, радуется он или печалится. Так и простоял Ранульф, переминаясь с ноги на ногу, пока Корбетт не закончил свое послание. Только тогда чиновник посмотрел на него и приказал отнести письмо Нигелю Кувилю в Вестминстер. Он сказал, что дело очень важное, поэтому Ранульфу придется дождаться ответа, а потом немедленно доставить его в Тауэр. Ранульф исчез, предоставив Корбетта его мыслям, которые он тотчас принялся излагать на другом пергаменте.

Ранульф на лодке переплыл от Тауэра к Вестминстеру и после недолгих расспросов нашел старого хранителя документов. Прочитав послание Корбетта, Кувиль внимательно выслушал Ранульфа, который, видя тревогу на лице старика, понимал, что не успокоил его рассказом о странностях своего хозяина.

— Так с ним было после смерти жены и ребенка, — пробурчал Кувиль. — Но может быть, сведения все же пригодятся.

Ранульфу пришлось пробыть у старика несколько мучительных дней, пока тот занимался поисками и гонял клерков по городу с просьбами и приказами предоставить сведения. В конце концов, вручив Ранульфу небольшой свиток, Кувиль приказал немедленно доставить его Корбетту в Тауэр. И Ранульф, не чуя ног от радости, что выбрался из тесной конуры хранителя древностей, помчался в Тауэр.

Бледный, подавленный Корбетт стоял, прислонившись к краю амбразуры наверху башни и бездумно уставившись в черные воды рва. Едва кивнув Ранульфу, он чуть ли не вырвал у него свиток и с жадностью принялся читать, что-то бормоча и постанывая, как будто Кувиль лишь подтвердил его опасения. Закончив читать, он дал Ранульфу время отдохнуть и поесть, а потом послал его с коротким письмом к госпоже Элис атт Боуи в таверну «Митра». При этом он приказал ему, отдав письмо, оставаться в городе, но вести себя крайне тихо и осторожно. Ранульф тотчас отправился в кухню. А Корбетт, едва стихли шаги мальчишки, закрыл лицо руками и горько заплакал — от ярости, жалости к себе и невыносимого горя.