Пол Доуэрти - Сатана в церкви

— Почему штырь?

— Слишком высоко, — ответил Корбетт. — Или, если угодно, Дюкет для него слишком мал ростом. Понимаешь, я измерил труп. Дюкет никак не мог дотянуться до прута. И алтарь показался мне слишком чистым, словно тот, кто стоял на нем, отличался особой аккуратностью. Или убийцы обмотали башмаки тряпками.

— Тряпками!

Элис повернулась лицом к Корбетту, злобно сверкая глазами, в которых уже не было и тени улыбки.

— Да, тряпками, — сказал Корбетт, отводя взгляд и незаметно кладя руку на кинжал под плащом. — Башмаки убийц были обернуты тряпками, которые заглушали шум.

— А как они проникли внутрь? Ты сказал, что церковь заперли.

— Они и не проникали. Пришли еще засветло и не уходили оттуда. Возможно, Дюкет просто не заметил их со своего места. Пришли и спрятались в стенной нише около входа. Дюкету, естественно, такое и в голову не могло прийти. А когда стемнело, убийцы вышли из укрытия и повесили его, опоенного вином, которое ему дал Беллет, после чего опять спрятались. Возможно, они сунули ему в рот кляп, поэтому во рту у него остался лоскуток, и связали ему руки, поэтому у него синяки. Убийцы совершили одну непростительную ошибку. Они не знали, что в церкви находится мальчик. Вероятно, единомышленники Крепина явились уже после того, как он влез в окно, а так как Дюкет и он были в дальнем темном углу, то его проморгали. Тем не менее слежка продолжалась, и, когда я встретился с Симоном, было решено, что мальчик слишком много знает и его надо убрать.

Корбетт умолк и поглядел на Элис, но она как будто не слышала его.

— Так или иначе, наутро караульные сломали дверь, и сопровождавший их словоохотливый священник вовсю отвлекал их внимание, разглагольствуя о злополучном Дюкете, пока убийцы не выбрались из церкви на пустые улицы Чипсайда.

Элис повернулась к Корбетту и обеими руками вцепилась ему в плечо. У нее было белое, как алебастр, лицо, и на лбу сверкали капельки пота.

— А убийцы? Кто они?

Корбетт поправил выбившуюся у нее из прически прядку волос и провел пальцем по щеке.

— До того, как его убили, Симон сказал, что видел двоих. Великана и карлика. Понимаешь, убийцы не знали, что он в церкви. — Корбетт заглянул в глаза Элис. — Великан — это Питер, и тебе ли, Элис, об этом не знать? Он был там. Он закрепил веревку и, как настоящий палач, затянул узел под левым ухом несчастного. Дюкет не смог бы так. Откуда у ювелира, собравшегося свести счеты с жизнью, такие навыки? Тебе известно, что Питер был там, потому что ты тоже была там вместе с ним!

Хью Корбетт коснулся ее руки и почувствовал, что она стала ледяной.

— Это тебя, маленькую, в плаще и капюшоне, Симон назвал «карликом». Ты была с Питером. Я догадался об этом, когда в последний раз видел тебя в «Митре». Мне показалось странным то, что ты назвала Ранульфа моим телохранителем, ведь я этого не говорил. Он сбежал из «Митры», как только увидел Питера. Ну же, Элис, как ты узнала?

Сцепив руки и опустив голову, Элис повернулась к нему спиной.

— Вы все придумали, господин чиновник, — еле слышно проговорила она. — У вас нет доказательств и нет свидетелей.

— Почему же нет? Есть. Скажем так, они есть у тебя!

Элис повернулась, в ярости щуря глаза. Кожа у нее на скулах натянулась — обуреваемая страстями женщина словно постарела. Губы растянулись в злобной усмешке. Но у Корбетта на лице не дрогнул ни один мускул.

— Я сам дал их тебе. Черные шелковые нитки!

— Они же с застежки! — не выдержав, крикнула Элис.

— Нет, не с застежки. — Корбетт открыл кошель и вынул еще несколько черных шелковых ниток. — Вот эти с застежки. Те, что у тебя, с веревки, которая была на шее у Дюкета.

Элис упала на колени, так что юбки легли вокруг нее красивыми волнами. Но ее лицо — узкое и бледное — было исполнено злобы и ужаса. Она подняла руки и стала медленно, словно счищая кожуру с яблока, стягивать с них перчатки. Потом протянула Корбетту руки ладонями вверх:

— Об этом тебе тоже известно?

Корбетт поглядел на ярко-красные перевернутые кресты у нее на ладонях, похожие на выжженное клеймо.

— Да. Это знаки Фиц-Осберта. Я предполагал, что они у тебя есть, но Кувиль… — Он не сводил с нее взгляда. — Ты незнакома с ним, но он изучил письма, документы, судебные приказы и составил донесение. Хочешь прочитать?

Элис покачала головой:

— Зачем? Я лучше тебя знаю его содержание. Хоть я и была женой Томаса атт Боуи, но родилась-то я в Саутварке. Моя девичья фамилия Дачерт, — правда, сама я называла себя Элис Фиц-Осберт, по фамилии моей матери. У нее были такие же знаки на руках. Она рассказала мне о своей семье и о преследованиях, которым подверг род Плантагенетов нашего великого предка Уильяма Фиц-Осберта и всех остальных. Фиц-Осберты, мои дядья и двоюродные братья, стояли за де Монфора и сражались вместе с ним до самого конца, они и погибли вместе с ним в резне в Ившеме. — Элис провела пальцем левой руки по знаку на правой. — С детства я была посвящена, с детства узнала и полюбила нашего властелина Люцифера! Все, что у меня было, я отдала на соединение ненависти Фиц-Осбертов с ненавистью последователей де Монфора и всех остальных популистов. Это я создала «Пентаграмму», тайный союз, члены которого известны мне одной. Это я Невидимый, о чем прежде знал только один человек, а теперь знаешь и ты тоже. Все остальные думают, будто я — мужчина. Это я злоумышляла против Плантагенета, убила его осведомителя, сеяла вражду и ответственна за смерть Дюкета. Ни во сне, ни наяву тебе ни за что не догадаться бы об этом.

— Чепуха! — Корбетт вскочил на ноги. — Заклинания, заговоры, хороводы, языческие обряды — и теперь измена. Стоит это того, чтобы висеть в цепях над костром в Смитфилде? — У него сверкали глаза. Он брызгал слюной. — А ведь это полагается за колдовство и измену!

Элис разгладила юбку на коленях, и ее руки были похожи на маленьких белых птичек, летающих над темно-зеленым лугом. Она взглянула на Корбетта, и он понял, что она успокоилась. На ее щеках вновь играл румянец, однако в глазах не было ни света, ни улыбки.

— Твоя вера, — сказала Элис, — видимо, важна для тебя, а моя уж точно важна для меня. Она старше христианства, она была еще до прихода римлян, однако Церковь загнала ее в подполье.

— Но при чем тут измена?

Элис пожала плечами:

— Король Эдуард должен умереть. Он разорил Уэльс, а что он сделал со старой верой, что он сделал со святилищами и могилами? На Западе он творил то же, что на Востоке. Его ненавидят за убийство де Монфора и разгром популистского движения здесь, в Лондоне! Он заслуживает смерти! Его бы убили при въезде в город. Лучник, стоя на башне церкви Сент-Мэри-Ле-Боу, убил бы его, а потом мы вооружились бы тем, что спрятано около церкви, и подняли восстание.