Пол Доуэрти - Корона во тьме

Проходили дни, монахи отмечали праздник середины лета — день усекновения главы Иоанна Крестителя. И Корбетт явился на торжественную мессу в монастырскую церковь и сидел там, созерцая священников, отправляющих службу в кроваво-красных с золотом одеяниях, двигающихся, точно тени в сновидении, среди струящихся ароматных воскурений. Монахи мелодично распевали псалом, слова которого вдруг по-особенному прозвучали для Корбетта: «Exsurge, Domine, exsurge et vindica causam meam.» — «Восстань, о Господи, восстань и суди мое дело».

Корбетт закрыл глаза и вознес свою собственную молитву, обратясь в пустую высь. Воистину, есть ли дело Богу до того, что некий помазанник Божий, освященный королевским миром на руках, ногах и лбу, потомок святой Маргариты с кровью Эдуарда Исповедника в жилах, был лишен жизни, повергнут наземь, убит и сброшен с вершины утеса, точно сухой лист, несомый ветром? И тут же Корбетт осознал опасность того, что с ним происходит — это дело захватило его, он стал вновь одержим тайной, которой не может разгадать, разумно объяснить и расписать аккуратными столбцами. Пора что-то предпринять, подумал он, пора внести какой-то порядок в хаос, клубящийся перед ним, иначе лорд-канцлеру не понадобится приказывать ему покинуть Шотландию. Он сам по собственной воле уедет отсюда, несмотря на возможные последствия такого проступка.

Поэтому Корбетт обрадовался, когда дней через пять вернулся гонец приора и привез устное послание: Томас из Лермонта будет рад принять Хью Корбетта, чиновника Королевской канцелярии и посланника лорд-канцлера Англии.

— Ах да, — воскликнул приор, как бы вдруг вспомнив. — Гонец привез также и личное сообщение от Томаса господину Корбетту.

— Как это может быть? — осведомился Корбетт. — Я никогда не встречался с ним, и мы ничего не знаем друг о друге!

Приор пожал плечами.

— Ничего особенного, просто «передайте Хью, что боль, вызванная Элис, со временем пройдет». — Приор внимательно всмотрелся в удивленное лицо Корбетта. — Что это значит, Хью? Кто такая Элис?

Корбетт молча покачал головой и медленно удалился. Он думал об Элис, прекрасной Элис атт Боуи, возглавлявшей сатанинский шабаш в Лондоне и строившей заговор против короля. Он, Корбетт, разрушил заговор и послал Элис на костер в Смитфильд. Одно упоминание ее имени разбудило старую боль; только потом он задался вопросом, откуда Томас знает об Элис.

На другой день Корбетт с Ранульфом в сопровождении брата послушника покинули аббатство и отправились на юг. Погода изменилась; лето преобразило землю, по которой Корбетт проезжал несколько недель тому назад, оживило великолепным изобилием красок. Синее небо с белыми кружевными облачками, зеленые, испещренные синим верещатники и луга, склоны, пестреющие цветами. То была дикая местность, крутые горы и травянистые нагорья, изборожденные шрамами и ранами — серо-стальными камнями и быстрыми, пенящимися речками, низвергающимися с вершин. Брат послушник, простая душа, называл цветы, разные виды вереска и птиц, которые радостно кружились и парили над их головами; еще он научил Ранульфа шотландской песне о том, как опасно находиться молодой девушке наедине с молодым ухажером на верещатнике. Их смех и пение были так заразительны, что и Корбетт присоединился к ним. Они ехали два дня, а на третий въехали в долину Лаудердейл. Брат послушник указал вниз на заросшую плющом крепость с башней посередине, угнездившуюся на крутом берегу реки Лаудер.

— Замок Томаса Рифмача, — сообщил он. — Ну, поехали вниз.

Подъехав ближе, Томас понял, что укрепленный Эрлстон представляет собой квадратную в плане крепость приятных пропорций со сторожевой башней, какие Корбетт встречал не единожды на своем пути в Шотландии. Вокруг крепости — ров с водой, через него переброшен шаткий мост, по коему они проскакали как можно быстрее, галопом, и оказались на пыльном дворе замка. Двор был невелик, здесь имелся глубокий колодец с ведром, конюшня, коровник и кладовые — деревянные, обмазанные глиной пристройки с односкатной крышей. Выскочивший конюх держал их лошадей, в то время как кто-то еще побежал сообщить сэру Томасу об их прибытии. Корбетт спешился и, оглядевшись, отметил, что крепость не так уязвима, как показалось ему поначалу: узкие стрельницы пронзали ее стены, и навесные бойницы выступали из парапета как раз над воротами крепости, и оттуда ее защитники могли швырять камни либо лить кипящее масло на нападающих.

Корбетт собрался было продолжить осмотр, как вдруг услышал испуганный голос Ранульфа:

— Господин Корбетт! Господин Корбетт! Идите быстрее!

Корбетт повернулся и увидел высокого, худого седовласого человека в черном одеянии, стоящего перед их лошадьми. Корбетт подошел, человек повернулся и поздоровался с ним. Корбетт застыл, потрясенный.

— Сэр Томас? — осведомился он.

— Да, Хью, это я, сэр Томас из Лермонта.

Корбетт уставился на хозяина. Волосы у этого человека были белые, как и кожа, но глаза и губы — ярко-розовые, точнее, глаза-то были синие, но в розовых кругах и, что еще страннее, без ресниц. Корбетт вспомнил, что уже слышал о таких людях — «albus», совершенно белые люди, или альбиносы. Он пытался скрыть свое изумление, но сэр Томас чуть не рассмеялся.

— Ну же, Хью, скажи, что ты удивлен. Все удивляются. Разве я не странный? Не такой, как все? — Голос у него был чистый, низкий и приятный.

Корбетт усмехнулся в ответ; один уэльсец как-то сказал ему, что каждого человека, хорош он или плох, окружает некая аура, ощущаемая другими людьми. Коль скоро это так, то сэр Томас излучал дружелюбие и доброжелательность.

— «Что значит голова или лицо? — процитировал Томас. — Значение имеет только сердце!» Вы любите поэзию, мастер Корбетт?

— Наслаждаюсь ею, когда есть время.

— Прекрасно, — отозвался сэр Томас. — Мы знали, что вы едете сюда, — добавил он для пущего впечатления, потом рассмеялся при виде разинувшего рот Ранульфа. — Это не предвидение, я попросту увидел вас с верха башни. — И он ткнул пальцем вверх. — Пойдемте! Еда готова!

Они вошли в прохладную темную башню по прогнутому каменному полу и поднялись по узкой винтовой лестнице в зал. Темная каменная палата, стены, украшенные занавесями из зеленого бархата, устланный тростником пол и посередине — глянцевитый стол со скамьями по обе его стороны. В дальнем конце — узкая дверь, ведущая, как сообщил Томас, на кухню. Через нее вошла маленькая, темноволосая, улыбчивая женщина. Томас обнял ее за плечи и представил как свою жену Бето, она же тихо пробормотала свои приветствия.

Она просила их присесть и принесла поднос с вином, кубками и миской сладких закусок. Они ели, беседовали о поездке и придворных сплетнях, а потом Томас попросил Бето проводить Ранульфа и брата послушника в их комнаты. Как только те удалились, он повернулся к Корбетту и вперил в него свой ужасный, неумолимый взгляд.