Пол Доуэрти - Корона во тьме

— Вздор, — возразил Брюс. — Покойный король славился тем, что готов был умчаться, как безумный, поздно ночью только ради того, чтобы завалить какую-нибудь девчонку старше двенадцати лет.

— В Англии, сэр, — сухо ответил Корбетт, — поговаривают, что он был пьян. Но в тот вечер вы были на Совете. Поскольку вы — главный пэр королевства, вы конечно же знаете правду!

— Да, я был там! — ответил Брюс. — Король не был пьян.

— Возможно, король был огорчен тем, как обстоят дела в Совете? — настойчиво продолжал расспрашивать Корбетт.

— Ничуть не бывало! — рявкнул Брюс. — Все вздор. Удивляюсь, зачем понадобилось созывать Совет — только для того, чтобы обсудить весть, что какого-то барона Галлоуэя засадили в Англии в тюрьму, и набросать петицию о его освобождении? Одному Христу милостивому ведомо, зачем мы собрались. Король прибыл угрюмый, но потом что-то произошло. Уж не знаю что, но вдруг он стал — как дитя с новой игрушкой. Он развеселился, выпил и сказал, что поедет в Кингорн. И поехал. Почему ты об этом спрашиваешь? Бенстед был там. Он должен был рассказать тебе. — Брюс замолчал и поджал губы. — Заметь, Бенстед ушел гораздо раньше. Так что, может быть, он и не знал об отъезде короля.

— А был ли там французский посланник, милорд?

— Да, приятный во всех отношениях лизоблюд де Краон. Это он побуждал короля отправиться в Кингорн pour l'amour. [8] Для любви (фр.). Тупоумный ублюдок! Разумеется, потом он все отрицал. Итак, мастер Корбетт, наш король мертв, и кого же будет поддерживать ваш король?

— Его величество, король Эдуард, — медленно ответил Корбетт, — с уважением отнесется к желанию общины Шотландии.

— Жаль, — пробормотал Брюс так тихо, что Корбетт едва расслышал. — Я всегда полагал, что если Александр умрет, не оставив наследника, Эдуард будет поддерживать дом Брюсов! — Он замолчал и тяжело посмотрел на Корбетта, а потом продолжал спокойно, как если бы разговаривал с самим собой. — Я бился в Святой Земле за Крест, а в Англии за Эдуарда против мятежников; я основывал монастыри, поддерживал святую мать Церковь, и Бог благословил мою семью. Я видел, как Александр распутничает, пьет, предается разврату и как он лебезит перед вашим Эдуардом, и я знал, что я лучше его. В 1238 году отец Александра III обещал мне корону, но когда он снова женился и родил Александра, третьего с этим именем, чашу оторвали от моих уст. Потом Александр стал королем и, не имея живого наследника, женился на своей французской полюбовнице, вожделея ее и заявляя, что она родит наследника. Итак, — Брюс вдруг замолчал, вспомнив, где находится и с кем разговаривает. Он мутно посмотрел на Корбетта. — Уходи, мастер Корбетт! — Он махнул рукой. — Ступай вон! Ступай сейчас же!

Корбетт толкнул локтем Ранульфа, таращившего глаза, встал, поклонился и в сопровождении слуг Брюса вышел из комнаты.

Слуги проводили Корбетта с Ранульфом через Лит до дороги на Эдинбург. Оттуда, напоследок обменявшись ругательствами с Ранульфом, они повернули вспять. Корбетт вздохнул с облегчением и, велев парню придержать свои вопросы при себе, понурив голову, тихонько поехал дальше, осмысляя услышанное от Брюса. И пришел к выводу, что этот гневливый, ожесточенный человек не испытывал любви к королю Александру. Воистину, смерть короля могла принести ему немалую выгоду, хотя, рассудил Корбетт, Брюс — лишь один из многих.

Они добрались до окраин Эдинбурга уже в сумерках. Корбетт успокоился, вокруг толпились с повозками торговцы и крестьяне, собравшиеся по домам. Но тут впереди что-то случилось — суматоха, смятение и ругань, — перевернулась порожняя повозка, лошадь прянула на дыбы в постромках, возчика же видно не было. Корбетт и Ранульф, ехавшие бок о бок, остановились, глядя на неразбериху. Два человека, шедшие впереди, вдруг развернулись и медленно двинулись обратно. Корбетт, увидев их, выпрямился в седле. Что-то здесь было не так. Он заметил блеск стали. Схватив поводья Ранульфова гаррона, он погнал свою лошадь галопом. Оба пеших отлетели в сторону, Корбетт обогнул перевернувшуюся повозку и пустился во весь опор, пригнувшись к седлу и надеясь, что лошадь не оскользнется на ухабистой дороге. Лишь оказавшись в Эдинбурге, среди домов с закрытыми ставнями, Корбетт остановился и, обернувшись, усмехнулся при виде бледного, испуганного лица Ранульфа.

— Только не спрашивай у меня, кто это был, — проворчал он. — Я сам не знаю. Возможно, у них были дружеские намерения, но мне вспомнилась старинная поговорка: «На темной пустынной дороге друга не встретишь».

Ранульф кивнул и перегнулся через голову своей лошади: от страха желудок у парня сжался и исторг из себя содержимое. Корбетт улыбнулся, но очень скоро пожалел, что и его тоже не вырвало: его мутило и била дрожь всю дорогу, пока они благополучно не добрались до ворот аббатства.

На следующее утро приор передал Корбетту письмо — короткую записку, в которой говорилось, что вчера утром на Бенстеда напали неизвестные, что он жив-здоров, но советует Корбетту не терять бдительности. Корбетт дал себе слово следовать этому совету. Он умылся, оделся и вместе с Ранульфом подкрепился в трапезной хлебом, сыром, несколькими спелыми плодами и разведенным вином. Потом проведал спутников, которые сопровождали его в Шотландию, после чего отправил Ранульфа вычистить их одежду и поработать в аббатстве, а сам вернулся в свою келью и тщательно запер дверь.

Он вынул из большой кожаной сумки пергамент, пемзу, чернильницу из рога, перья, длинный тонкий нож с острым лезвием и кусочек красного воска для печати. Развернул пергамент, протер его пемзой, осторожно сдул крошку, обмакнул перо в походную чернильницу и принялся набрасывать письмо Бернеллу. На это ушло несколько часов, и только ближе к вечеру он приступил к окончательному варианту.

«От Хью Корбетта, секретаря, Роберту Бернеллу, епископу Бата и Уэльса, канцлеру, поклоны. Я по-прежнему живу в аббатстве Святого Креста, занимаясь порученным мне делом. Позвольте мне для начала сообщить, что слухов и сплетен я собрал в изобилии, и намеков множество, но чего-либо существенного покамест очень мало. Ныне всеобщая молва полагает, что Александр III, король Шотландии, разбился насмерть, случайно упав с мыса Кингорн 18 марта 1286 года. Король созвал чрезвычайное собрание Совета, чтобы обсудить заключение в тюрьму барона Галлоуэя в Англии. На Совете присутствовали главные бароны королевства, как мирские, так и духовные. Король явился мрачный и замкнутый, но его настроение скоро переменилось. С делами Совет наскоро покончил и перешел к общему пиршеству, когда король удивил всех, объявив, что намерен отправиться к королеве в Кингорн. Многие отговаривали его, поскольку бушевала буря, была ночь и отправляться в путь было весьма опасно. Король отмахнулся от возражавших и уехал, взяв с собой двух доверенных слуг, Патрика Сетона и Томаса Эрселдуна. Они приехали в Квинзферри и понудили перевозчика, хотя тот и противился, переправить их через Ферт-оф-Форт в Инверкейтинг. Переправа завершилась благополучно, и на том берегу их ждал королевский управляющий (имя коего тоже — Александр), приведший туда лошадей для короля и его сопровождающих; среди тех лошадей была любимица короля — белая кобыла по кличке Теймсин, каковую он прежде оставил в Кингорне королеве. Управляющий также пытался образумить короля, но безуспешно. Его величество поехал дальше. Один из его слуг, Сетон (как говорят, любовник короля), хорошо знал дорогу и каким-то образом в темноте далеко обогнал своего господина и добрался до Кингорн-Мэнора. Эрселдуну не повезло. Он не мог справиться со своей лошадью, которая в конце концов понесла, так что он и королевский управляющий остались в Инверкейтинге и отправились в трактир. Тем временем король Александр доехал до вершины мыса Кингорн, с которого и всадник, и лошадь упали и разбились насмерть.