Энн Перри - Скелет в шкафу

Обедала она в одиночестве — и то лишь потому, что не хотела обижать хозяйку дома. Вкуса еды Эстер не чувствовала. Около пяти часов начало темнеть; газовые рожки были зажжены, шторы задернуты — и в комнате как будто стало еще теснее. Что она будет делать завтра? Нет у нее больше ни лечебницы, ни больных… Она никому теперь не нужна, жизнь утратила смысл. Такие мысли представляли серьезную опасность: они могли подавить волю и в конце концов привести к заключению, что лучше всего залезть в постель и провести там остаток жизни.

Однако из головы не выходило вполне трезвое соображение, что через неделю-другую деньги закончатся, придется покинуть этот дом и снова просить брата Чарльза предоставить ей крышу над головой, пока она… Пока что? Снова не устроится сиделкой? Теперь это практически невозможно. Померой наверняка об этом позаботится.

Эстер уже готова была расплакаться, хотя обычно слез не выносила. Нужно что-то делать! Все лучше, чем сидеть в этой убогой комнатенке, слушать шипение газа и жалеть себя. Кроме того, Эстер неминуемо предстояло одно крайне неприятное дело — объяснение с Калландрой. Лучше было, конечно, встретиться с ней лично, нежели излагать все в письменном виде. Тогда почему бы не отправиться к ней прямо сейчас? Право, не стоило оставаться наедине с собой и своими мыслями до поздней ночи, пока долгожданный сон поможет убежать от действительности.

Из двух пальто Эстер выбрала то, что получше, надела хорошую шляпку и вышла на улицу, где остановила кеб и назвала вознице адрес Калландры Дэвьет.

Прибыла она туда около семи, и, на ее счастье, оказалось, что хозяйка дома и гостей в данный момент не принимает, — возможность, о которой Эстер как-то раньше не подумала. Горничная, услышав, что мисс Лэттерли желает видеть леди Калландру, впустила ее в дом без вопросов.

Через несколько минут по лестнице спустилась Калландра в платье, фасон которого был моден года два назад. Ее волосы со свойственным им упрямством заметно растрепались, и даже заколки тут ничем не могли помочь. А ведь Калландра наверняка только что покинула гардеробную. Но Эстер, как всегда, поразило живое выражение умного лица подруги и ее радость встрече, несмотря на поздний час и неожиданность визита. Калландре, в свою очередь, достаточно было бросить всего один взгляд на Эстер, чтобы заподозрить что-то неладное.

— Что с тобой, моя дорогая? — спросила она без обиняков. — Что случилось?

Уклоняться от прямого ответа не имело смысла, тем более под столь проницательным взглядом.

— Я дала ребенку лекарство без разрешения доктора… И в его отсутствие. Мальчик, кажется, пошел на поправку, но меня за это уволили.

Главное было сказано. Эстер выжидающе вглядывалась в лицо Калландры.

— В самом деле? — Калландра слегка приподняла брови. — Ребенок, как я полагаю, был опасно болен?

— Горячка на грани бреда.

— А что за лекарство?

— Хинин, териак, гофманские капли и немного эля, чтобы было не так горько.

— Звучит весьма разумно. — Калландра направилась в гостиную. — Но при этом ты, конечно, превысила свои полномочия.

— Да, — тихо подтвердила Эстер.

Калландра пропустила ее вперед, вошла сама и прикрыла дверь.

— И ты об этом не жалеешь, — добавила она. — Я имею в виду: случись все снова, ты бы поступила точно так же?

— Я…

— Только не лги, моя милая. Я в этом просто уверена. Как жаль, что женщинам не разрешают изучать медицину! Из тебя вышел бы отличный доктор. Ты умна, рассудительна и способна на решительные действия. Но коль скоро ты женщина, то и говорить об этом нечего. — Хозяйка села на широкую софу и жестом предложила присесть гостье. — И что ты теперь намерена делать?

— Понятия не имею.

— Так я и думала. Тогда для начала не пойти ли тебе со мной в театр? Раз уж ты пострадала сегодня от грубой действительности, для контраста стоит посетить царство фантазии. А потом мы обсудим, как тебе лучше всего поступить в твоем положении. Прости меня за несколько неделикатный вопрос, но у тебя хватит денег платить за квартиру в течение ближайших двух недель?

Эстер невольно улыбнулась житейской практичности подруги, столь далекой от морального осуждения и запугиваний, коими ее встретили бы в любом другом доме.

— Да… Хватит.

— Надеюсь, что это правда. — Калландра сдвинула брови. — Хорошо. Тогда у нас еще есть немного времени. В противном случае ты могла бы пожить у меня, пока не подвернется что-нибудь подходящее.

Лучше было сказать ей всю правду сразу.

— Я превысила полномочия, — призналась Эстер. — Померой пришел в бешенство и объявил, что не даст мне никаких рекомендаций. Я буду очень удивлена, если он не оповестит всех своих коллег о моем поведении.

— Наверное, оповестит, — согласилась Калландра. — Если его попросят. Но поскольку ребенок выжил и поправляется, вряд ли он сам начнет болтать на эту тему. — Она окинула Эстер критическим взглядом. — По-моему, ты, дорогая, одета не совсем подходяще для вечернего выхода в свет. Впрочем, сейчас уже поздно что-либо менять, так что уж иди как есть. Может быть, моя камеристка еще успеет сделать тебе прическу. Поднимись наверх и передай ей мою просьбу.

Эстер колебалась. Все происходило слишком уж быстро.

— Ну, что же ты стоишь! — подбодрила ее Калландра. — Ты обедала? Мы, конечно, можем перекусить и на месте, но лишь слегка.

— Да… Да, я ела. Спасибо…

— Тогда — марш по лестнице и приведи свои волосы в порядок! Живее!

Другого выхода у Эстер не было, и она повиновалась.

Театр был полон. Модницы щеголяли в широких юбках с кринолинами, соревнуясь в яркости цветов, кружев, бархата, оборок, лент и прочих женских ухищрений. Платье Эстер по сравнению с этим великолепием казалось до смешного простеньким, а мысль о том, что ей, возможно, придется любезничать с одним из толпящихся вокруг молодых идиотов, лишила ее последних остатков самообладания. Только чувство долга и привязанность к Калландре заставляли Эстер держать язык за зубами.

К счастью, у Калландры была отдельная ложа, в которой они и разместились вдвоем. Пьеса ничем не отличалась от доброй дюжины точно таких же модных в те дни поделок. Молодая достойная женщина уступает голосу плоти, поддается соблазнениям пустого человека и лишь ближе к финалу, когда ничего уже нельзя поправить, осознает всю свою греховность и жаждет возвратиться к законному мужу.

— Надутый самодовольный дурак! — пробормотала Эстер, когда глядеть на сцену стало уже совсем невмоготу. — Интересно, не было ли в судебной практике случая, когда мужчину судили за то, что он надоел женщине до смерти!

— В этом нет греха, моя милая, — шепнула в ответ Калландра. — Ведь мнением женщин еще никто не интересовался.