Средневековые убийцы - Проклятая реликвия

Как только трап скользнул на берег, пассажир поспешно ступил на него, небрежно махнув на прощанье команде. Причал в Топсхеме представлял собой короткую каменную стенку с илистыми берегами по обеим сторонам. Суда подплывали сюда на разгрузку во время прилива, а все остальное время лежали на боку на толстом слое ила, который тянулся на долгие мили до самого моря в Эксмуте.

Роберт Бландус никогда раньше здесь не был и теперь с презрением рассматривал маленький порт. Привыкший к большим гаваням, таким, как Саутгемптон или новое творение короля Ричарда в Портсмуте, сейчас он видел перед собой ряды домишек, которые сползали вниз по восточному берегу реки, до самого причала, где кособочились склады и сараи. В центре длинной главной улицы высилась церковная башня из белёного камня, а там, где есть церковь, обязательно найдутся одна-две гостиницы.

Он подумал, что нужно позаботиться о еде и ночлеге, потому что короткий ноябрьский день уже подходил к концу, поправил тяжелую поклажу на спине и направился через холодную грязь у причала в сторону главной улицы. От ледяного восточного ветра покалывало щеки, и это напомнило ему, что теплый климат Франции остался позади. Хорошо хоть, ушам тепло — он натянул на лоб и вниз, до самой шеи, шерстяную шапку. Заостренная верхушка шапки упала набок. На пассажире была объемистая кожаная куртка, толстые саржевые штаны и башмаки на деревянной подошве. Он целеустремленно шел в сторону деревни. На кончике мясистого носа повисла капля, выпуклые синие глаза слезились. Пассажир рассматривал пеструю мешанину строений. Некоторые были каменными, но большинство — деревянные или глинобитные: остов из бревен строители промазывали смесью глины и соломы, а крыши крыли тростником.

Узкая улица выглядела оживленной. Грузчики таскали большие тюки шерсти или толкали перед собой ручные тележки, нагруженные товаром с причала. Обычная толпа зевак и ремесленников, женщин и стариков толкалась вокруг полосатых холщовых палаток по обеим сторонам грязной улицы. Попрошайки и калеки жались к стенам, а у ворот церкви прокаженный с надеждой протягивал миску за подаянием. За неуклюжими ларьками располагались постоянные лавки. Там хозяева откидывали на петлях ставни и выкладывали на получившиеся прилавки свой товар.

Но Роберт Бландус ничего не собирался покупать, ему требовался только ночлег, и он смотрел вверх, боясь пропустить вывеску местного трактира. Поскольку читать умел лишь один человек из сотни, таверны рекламировали себя вывесками над дверью. Рассматривая вывески, он нашел три знакомых знака — куст, якорь и корону. Бландус выбрал корону, потому что она выглядела не такой обветшалой, как остальные, пригнулся и вошел.

Большая комната, занимавшая весь первый этаж, освещалась только пламенем большого очага, горящего в вырытой в середине комнаты яме. Кольцо из больших камней, скрепленное запекшейся глиной, отделяло очаг от камыша, разбросанного по полу. По стенам тянулись скамьи. Несколько табуреток и лавок стояло вокруг очага.

В комнате было полно мужчин, а из одного угла раздавался сиплый хохот парочки шлюх, которые выплясывали с заезжими путешественниками. Воздух казался спертым из-за древесного дыма, пота и пролитого эля; в общем, обычная атмосфера оживленной таверны.

Бландус прошел в дальний угол пивной, не обратив внимания на богохульную брань молодой служанки с подносом, заставленным кружками эля, которая на него натолкнулась. Он отыскал хозяина, угрюмого мужлана с лицом, сильно изуродованным оспой, и договорился о ночлеге и еде. За пенни ему пообещали ужин, две кварты эля и свежую солому на чердаке. Трактирщик показал на широкую лестницу в углу, Бландус скинул поклажу и потащил ее наверх.

Там он увидел дюжину набитых соломой и папоротником дерюжных мешков, лежавших рядами под стропилами крытой тростником крыши. Он выбрал тюфяк, лежавший ближе всех к тусклой сальной свече, мерцавшей на полке, и бросил рядом свою поклажу. На чердаке пока было пусто, но коробейнику хватило осторожности вытащить из своего дорожного мешка маленький кожаный сверток и спрятать его в сумку на поясе.

Внизу ему принесли обещанный ужин и поставили его на грубо сколоченный стол под лестницей, возле целого ряда бочонков эля и сидра. Служанка-сквернословка швырнула ему под нос глиняную миску с бараньей похлебкой, добавив толстый ломоть черствого хлеба с куском жирной вареной свинины. К похлебке полагалась ложка, кое-как вырезанная из коровьего рога, но свинину Бландус ел с помощью собственного кинжала. Потом ему принесли полбуханки ржаного хлеба и кусок твердого сыра, и он решил, что еда была вполне приличной по количеству, если не по качеству; впрочем, после нескольких дней корабельной пищи он не был склонен жаловаться. Выпив две большие кружки сносного эля, он почувствовал, что засыпает, да и на улице совсем стемнело.

Поднимаясь вверх по лестнице, Бландус прочувствовал и свой возраст — почти пятьдесят — и последствия трехдневной болтанки через пролив на маленьком судне, поэтому с радостью опустился на соломенный тюфяк. Он снова открыл дорожный мешок и вытащил из него шерстяной плащ, чтобы укрыться, не удержался и решил еще раз посмотреть на свое самое ценное приобретение. В тусклом свете сальной свечи он порылся в поясной сумке и развернул кожаный сверток, вытащив из него небольшую деревянную шкатулку, украшенную замысловатой резьбой и позолоченной фольгой, большая часть которой уже отлетела, обнажив темное палисандровое дерево. Бландус откинул крышку и снова посмотрел на стеклянный сосуд внутри. Потом вытащил его, вынул позолоченную пробку и вытряхнул содержимое на ладонь. Хотя он уже несколько раз рассматривал эту вещь, она его по-прежнему интриговала — серый предмет, похожий на щепку, в несколько дюймов длины. Высохшая деревяшка, твердая, как камень. Поверхность местами была темно-коричневой; видимо, это и была так называемая кровь. Бландус и не верил, и его ничуть не волновало, что это действительно может быть частью креста, на котором распяли Иисуса. Зато, будучи знатоком реликвий, он знал, что эта вещь обладает огромной ценностью, поскольку к ней приложено необычное подтверждение подлинности.

Цинично, но здраво: он понимал, что если собрать все так называемые фрагменты Истинного Креста, которым поклоняются в аббатствах, монастырях и соборах по всей Европе, из них можно воссоздать не крест, а небольшой лес! Точно так же и части мощей святых и мучеников на самом деле зачастую принадлежали овцам, свиньям и даже птицам. Однако те церкви и аббатства, которые желали привлечь к себе приносящих прибыль паломников, не могли обойтись без одной-двух реликвий — и чем оригинальней выглядели претензии на подлинность, тем они были ценнее.