Мария Фагиаш - Лейтенант и его судья

— С каким цианистым калием, господин капитан? Мой парень не смог тогда его купить.

— Я говорю о двух палочках цианистого калия, которые вы купили в гарнизонной аптеке Сараево пятнадцатого августа 1908 года. Для чего вы их использовали?

Ванини несколько раз моргнул, как будто свет лампы слепил его.

— Пятнадцатого августа 1908 года? Ах да, я покупал этот цианистый калий, чтобы сделать пару фотографий на празднике цветов, который устраивал фельдмаршал-лейтенант фон Вайгль в честь дня рождения Его Величества.

— И вы сделали эти фотографии?

— Осмелюсь доложить — нет, господин капитан.

— Почему нет?

— Сейчас уже не могу вспомнить.

— Значит, вы так и не использовали цианистый калий?

— Нет, использовал — позже — для других фотографий.

— Которые вы снимали в Сараево?

— Так точно, господин капитан.

— Разве у вас была в вашей квартире в Сараево темная комната?

— Нет, господин капитан. Я пользовался темной комнатой в комендатуре корпуса.

— Все это было в начале вашей службы в Сараево, — настаивал Кунце. — Затем вскоре вы потеряли интерес к фотографии.

— Нет, господин капитан, тут я вам должен возразить. У меня по-прежнему было все для занятий фотографией и…

— Но вы же в Сараево не сделали больше ни одного снимка?

Щеки Ванини пылали, он нервно теребил воротник своего кителя.

— Вы меня арестовали, господин капитан, за то что я прекратил заниматься фотографией? — спросил он упавшим голосом. Несколько мгновений в комнате слышался только треск огня в печи. — Я многое прекратил в Сараево, — продолжал Ванини тоном несправедливо обиженного ребенка. — Я перестал играть в теннис, я бросил играть на скачках. Я даже перестал ухаживать за женщинами. В качестве замены моим бывшим любовницам я прибегнул к местному средству, которое разливают в бутылки и которое содержит восемьдесят процентов алкоголя.

Кунце внимательно наблюдал за раскрасневшимся лицом молодого человека.

— Позвольте мне, господин лейтенант, несколько освежить вашу память. Двадцать первого июля в Сараево ростовщик по фамилии Абрахам Херрлих выдал вам в долг двести крон для выкупа вашего фотографического оборудования. Долг в ломбард вы так и не вернули. Именно поэтому вы утратили интерес к фотографии.

Как бы пытаясь избавиться от головной боли, Ванини массировал лоб двумя ладонями.

— Я прав, Ванини?

— Так точно, господин капитан.

Во взгляде Ванини сквозил упрек, в выражении лица проглядывалось смущение человека, пойманного на лжи.

Кунце приехал в Нагиканицу хорошо подготовившись. Он провел несколько телефонных переговоров с Сараево, затем съездил поездом в Линц и там переговорил со множеством людей.

— Когда вы приобрели цианистый калий в гарнизонной аптеке Сараево, у вас уже не было ни камеры, ни другого фотографического оборудования. Это верно?

— Так точно, господин капитан.

— Зачем же вам нужен был цианистый калий?

— Я уже вам говорил, господин капитан. Я хотел сделать несколько снимков на празднике цветов.

— Но у вас ведь уже не было фотоаппарата?

— Я надеялся его выкупить. К несчастью, это мне не удалось.

— Ну хорошо. А что же вы сделали с цианистым калием?

— Наверное, я его выбросил.

— Точно вы не знаете?

На лбу молодого офицера блестели бисеринки пота.

— Это было так давно. Как я сейчас могу вспомнить?

Кунце затаил дыхание. Кто мог подумать, что погоня за фантазией, химерой превратится в настоящую охоту? Возможно ли, что он стоит перед разгадкой тайны этого Чарльза Френсиса? А вдруг ни на чем не основанное предположение, которое пришло ему в голову несколько дней назад, действительно является ключом от камеры Дорфрихтера? Неужели Дорфрихтер не виновен, а преступником является Ванини?

— Вы ведь без особой охоты служите в армии, не так ли, Ванини? — спросил он.

Молодой человек посмотрел на него с недоумением.

— Что вы имеете в виду? Служу ли я охотно как гражданин или как офицер? Я не понимаю вашего вопроса, господин капитан.

— В Линце от вас часто слышали оскорбительные высказывания в адрес ваших товарищей по службе, и особенно в адрес штабных офицеров.

— Вполне возможно. Я совсем не святой, который любит всех и вся.

Было уже поздно, Кунце устал от многочасовой тряски в поезде и от долгого ожидания на шаткой софе в квартире Ванини. Наступил момент выложить все козыри и закончить игру.

— На чем основана ваша враждебность по отношению к офицерам Генерального штаба?

Ванини вытянулся в струнку. Он опустил глаза, словно стараясь уйти от пронизывающего взгляда Кунце.

— Вы это сами прекрасно знаете, господин капитан, — сказал он раздраженным голосом. — Особой любви между войсковыми офицерами и этими бутылочно-зелеными никогда не было. А что касается меня, так меня от них просто тошнит.

«Сейчас начинает играть в нем его итальянский темперамент, — подумал Кунце. — Он становится легкомысленным и может выдать себя из чистого хвастовства».

— Возможно ли, — спросил капитан как бы между прочим, — что вы заполнили двадцать капсул с цианистым калием и отправили их недавно представленным к внеочередному званию офицерам Генерального штаба?

Хотя выпитое в кафе вино и жар, идущий от кафельной печи, и отразились в какой-то степени на умственных способностях лейтенанта, но на его реакции никак не сказались. Как ужаленный, он подскочил и закричал:

— Нет, нет! — В ужасе он уставился на Кунце. — Вы меня арестовали из-за этого? Это просто безумие! Я не имею к этим проклятым капсулам никакого отношения.

— Создается впечатление, что вы кое-что знаете об этом.

— Конечно, я кое-что знаю об этом. Я читаю газеты, как и все остальные. Со мной у вас ничего не выйдет! Только лишь потому, что я больше года назад купил две палочки цианистого калия? Другие тоже покупали! Вы что, хотите всех арестовать? Вам не хватит тюрем всего мира для этого!

— Я совсем не собираюсь арестовывать всех. Только вас.

— Почему меня? Почему вы выбрали именно меня? — закричал Ванини. — Я протестую. Я требую, чтобы меня немедленно освободили!

— Нет, я вас не освобожу до тех пор, пока вы мне не скажете, что вы сделали с цианистым калием.

Ванини на глазах сник.

— Зачем мне нужно было бы убивать этих людей? Я вообще никого из них не знал.

Кунце выждал некоторое время, затем дал бомбе взорваться.

— Перед моим отъездом из Вены я разговаривал с капитаном Ландсбергом-Лёви.

Краска бросилась в лицо Ванини.

— Этот богом проклятый еврей! Я был убежден, что он не сможет держать язык за зубами.

Внезапно Кунце стало не по себе. Протест был слишком спонтанным, чтобы быть наигранным. Этот молодой офицер запутался в жизни, несчастен. Возможно, даже озлоблен, но совершенно определенно он не мог быть психопатом-убийцей. У него нет ни хитрости, ни коварства безумца. Несмотря на свой ум, он был слаб и неоснователен; возможно, он мог быть причастным, но определенно не автором этого чудовищного преступления.