Роберт МакКаммон - Мистер Слотер

— Бельведер, — произнес Прохожий тихо. — Сам он к нам не придет.

— Т-с-с, — сказал Том заскулившей собаке. Скулеж перешел в тихий стон. — Я тебя держу. — Он не открыл глаз, даже, кажется, зажмурился сильнее. — Я тебя держу.

— Дай мне твой шейный платок, — повернулся Прохожий к Мэтью, имея в виду галстук.

У Мэтью в голове стоял туман. Он слышал, как напившаяся крови муха прожужжала рядом, другая полезла к правой брови. Он развязал галстук, снял его и отдан индейцу. Тот оторвал от галстука длинную полосу, остальное вернул. Свернул в жгут для крепости и начал наматывать концы полосы на руки. Но когда он сделал шаг вперед, Том открыл глаза.

— Нет, — сказал он, и Прохожий остановился. — Это мой пес. Он мой друг. — Том снова поднял руки и вздрогнул в невероятном усилии удержать их ровно. — Я это сделаю сам… вы только его подержите, чтобы ему больно не было.

— Ладно, — согласился индеец.

Он отмотал удавку с рук, положил ее Тому на левое плечо, наклонился и протянул руки колыбелькой — принять страдающего пса.

Джеймс отчаянно закричал, когда они поменялись ролями, но Том ему шептал что-то успокоительное, говорил «тише, тише», и, наверное, пес даже сквозь невыносимую боль услышал страдание в голосе друга. Потом Джеймс заскулил еще тише, и Прохожий сказал:

— Я его держу.

— Спасибо, сэр, — ответил Том издалека, как во сне, и стал наматывать удавку на руки — Мэтью увидел на них порезы от бритвы.

Он отступил назад.

Том обмотал ткань вокруг шеи Джеймса, стараясь не причинять боли. Пес снова заскулил, высунул розовый язык. Том наклонился вперед, поцеловал своего пса в голову — и резко скрестил руки. Свежая кровь и слизь полились у него из ноздрей, когда он делал то, что должен был, крепко зажмурившись и вцепившись зубами в рану на нижней губе.

Мэтью смотрел себе на ноги. Мокасины стояли в луже крови священника. Кружились и жужжали возмущенные мухи. Он отступил еще на шаг, зацепил обломки стула и чуть не упал. Удержался, неуверенно покачнувшись, ощутил горячую волну тошноты в животе. Да, он видал убийства, и жестокие убийства, но Слотер свою работу делал с невероятным удовольствием.

— Не позорься, — бросил ему Прохожий, и Мэтью понял, что у него не только слезы на глазах, но и сам он стал белым, каким был его галстук только вчера утром.

Медленно, не поднимая глаз, Мэтью тщательно завязывал галстук вокруг шеи. В конце концов, это же дорогая штука. Это отличительный признак джентльмена, это то, что носит в Нью-Йорке каждый достойный молодой человек.

Аккуратно завязав галстук, Мэтью заправил его под воротник грязной рубашки. Потом постоял очень тихо, слушая, как барабанит по крыше дождь. Том отвернулся от Прохожего, подошел к ведру с водой, чудом пережившему разгром, опустился на колени болезненно-медленно, как старик, и начал вымывать кровь из ноздрей.

— Его след ведет в Бельведер, — сказал Прохожий Тому. Покрытое черным мехом тельце собаки с коричневой мордой лежало на полу перед камином, будто во сне после долгого трудового дня. — Мы собираемся его поймать, если он еще не раздобыл себе лошадь.

— Он попытается раздобыть лошадь, — согласился Том. Он плеснул воды себе в лицо и растирал плечи, возвращая им жизнь. — Много там не купишь, одну-две.

— Одной ему хватит.

— Его можно выследить и конного, — сказал Том. — Нам только надо будет себе достать лошадей, и мы его найдем.

«Мы», — сказал Том. Мэтью не ответил, и Прохожий тоже промолчал.

Том воспользовался их молчанием, чтобы привести еще один довод:

— Я могу украсть лошадей, если придется. Мне случалось. То есть… одну лошадь.

Он хотел подняться, но силы вдруг оставили его, он пошатнулся и упал набок.

— Не в том ты виде, чтобы лошадей воровать, — заметил Прохожий. — Идти сумеешь?

— Не знаю.

— Решай быстрее. Мы с Мэтью уходим.

— Сумею, — заявил Том. И, преодолев силой воли слабость тела, он встал, снова пошатнулся, но на сей раз удержал равновесие. Посмотрел на Прохожего, на Мэтью, снова на Прохожего. На избитом и окровавленном лице застыло упрямство.

— А насколько быстро можешь идти? — был следующий вопрос.

На это у Тома ответа, кажется, не было. Он тяжело заморгал. Ему нужно было поспать, ему нужно было залечить раны. Он поднял руки перед собой, разглядывая порезы от бритвы так, будто не помнил, как это произошло. Потом посмотрел на Мэтью:

— Ты христианин?

— Да.

— Тогда ты мне поможешь? Ты христианин, и… и преподобный тоже был христианином. Помоги мне его похоронить?

— Нет на это времени, — возразил Прохожий.

— Я обещал. Сказал, что останусь с ним до его смерти, а потом его похороню. Нарушить обещание я не могу.

— Нельзя терять времени, ты что, не понимаешь?

— Понимаю. Но не могу нарушить обещание.

— Ты будешь играть в ловлю Слотера? — спросил Прохожий у Мэтью с едва заметным оттенком злости. — Или будешь ловить его всерьез?

— Мы разговариваем, — сказал Том, — а могли бы тем временем хоронить. Я хочу предать преподобного земле… и Джеймса тоже. На кладбище, с остальными. А потом я покажу дорогу в Бельведер через лес. Четыре мили выигрываем.

— Я знаю этот путь, — ответил индеец.

— Я понимаю, что знаешь. — Том вздрогнул от укола боли и высморкал из носа кровавую слизь.

Мэтью понятия не имел, как этот парень вообще стоит на ногах. У него, возможно, сломан нос или даже челюсть, судя по виду. Наверное, еще и зубы выбиты. Но он жив, а это больше, чем может похвастаться большинство жертв Слотера. Мэтью подумал, что этот парнишка покрепче всех, кого он когда-либо знал, включая самого Грейтхауза. Конечно, надо спешить в Бельведер, чтобы попасть туда до заката.

Но обещание… обещание в его бухгалтерии тоже чего-то стоит.

— Ну так? — напомнил о себе Прохожий.

Мэтью понял, что командует он. Он — единственный сотрудник нью-йоркского офиса агентства «Герральд», оставшийся на ногах, и решения принимать ему. Он теперь Грейтхауз, плохо это или хорошо. И что бы сделал Грейтхауз — вот в чем вопрос.

Да нет, решил он. Вопрос не в этом. А вот в чем: как правильно?

Мэтью пристально посмотрел на Тома.

— Вторая лопата у вас есть?

Мэтью окончательно утратил ощущение времени и пространства. Он знал, что они шли по лесу несколько часов, но сколько именно и сколько прошли миль, понятия не имел. Капал дождь — с неба скорее сумеречного, чем дневного, и это еще сильнее искажало восприятие. Ноги, обычно достоверно сообщающие пройденное расстояние, перестали ощущать боль и онемели совершенно. Подошвы ног тоже перестали давать информацию. Лес был густой, тропа петляла, будто хвост дьявола, как сказал бы Грейтхауз, взбегала на каменистые холмы и падала в болотистые провалы. При спуске в одну из таких лощин у Тома подвернулось колено, и он рухнул в чащу. Рухнул тихо, как дождь, и если бы Мэтью не оглянулся и не увидел его уже на земле, он бы и не заметил.