Алексей Ракитин - Неоконченный пасьянс

Двадцать четвёртого апреля 1888 года, тихим и солнечным днём, уже вовсю пахнувшим весной и неотвратимым скорым летом, в два часа пополудни, в Санкт — Петербурге по Садовой улице в сторону Румянцевского садика двигался пожилой седоусый господин в полувысоком, по последней моде, котелке, лаковых ботинках и тростью в руке. Это был отставной полковник Сергей Викентьевич Волков, человек примечательный во многих отношениях. Несмотря на то, что всю свою жизнь он прослужил по квартирмейстерской части и занимался вопросами тылового обеспечения войск, трудно было найти военного понюхавшего пороха больше него: Сергей Викентьевич был старинным членом стрелкового клуба при Михайловской академии, где почитался признанным мастером стрельбы из пистолетов. Однако, помимо верного глаза и твёрдой руки отставной полковник был известен и другими своими талантами, прежде всего хорошим знанием биржевой торговли и разного рода хозяйственных дел. Благодаря этому многочисленные друзья и просто знакомые частенько приглашали его для проверки отчётности, получаемой от управляющих имениями.

Сергей Викентьевич совершал привычный моцион после вкусного и обильного обеда в ресторане «Венеция». Только маршрут его прогулки был на этот раз несколько необычен: шумная и суетливая Садовая улица с прилегающими Александровским и Сенным рынками была в этот час забита снующими людом, торговцами и мастеровыми, а потому совсем не поддерживала созерцательного настроения и не располагала к неспешным прогулкам. Если бы не особая нужда и всего — то четыре квартала, отделявшие его от цели, полковник избрал бы для прогулки другое место.

Уже вторично за сегодняшний день Сергей Викентьевич Волков по самому что ни есть важному делу направлялся в известный многим жителям столицы дом Яковлева, громадное строение, занимавшее целый квартал и выходившее тремя сторонами на Садовую улицу, Вознесенский и Екатерингофский проспекты. В просторечии именуемый «яковлевкой» этот доходный дом с бесчисленным множеством квартир, невозможными дворами и коридорами — лабиринтами, давал приют огромной массе самого разношерстного люда. В некоторых, наиболее грязных, выходящих во двор полуподвальных комнатах, похожих на казематы, ютилась совсем уж убогая городская беднота. В других же, расположенных повыше, бывших почище и попросторнее, волею домовладельца были оборудованы классические меблированные комнаты — пыльные, душные, темноватые, заселённые мелкими чиновниками, проститутками, студентами, преимущественно из тех, кто по состоятельнее. Но точно в ноевом ковчеге, приютившем всякой твари по паре, были в яковлевском доме и сравнительно дорогие, «аристократические квартиры», расположенные в высоком бельэтаже и выходившие окнами на проспекты. К ним вели парадные лестницы с гранитными ступенями и витражами в окнах, а в дверях каждого из подъездов дежурил дворник.

В одну из таких «аристократических» квартир и направил свои стопы Сергей Викентьевич. Там жила его давняя знакомая Александра Васильевна Мелешевич, с покойным мужем которой, статским советником, он некогда был очень дружен. В девичестве Александра Васильевна носила фамилию Барклай и чрезвычайно дорожила родством с известным путешественником, исследователем Египта и Полинезии, коему доводилась двоюродной сестрой.

Обменявшись третьего дня записками через лакея, они сговорились на сегодняшнее утро заняться проверкой приходно — расходной книги, представленной Александре Васильевне управляющим её имением в Новгородской губернии. В этой любезности своей старой знакомой Сергей Викентьевич отказать не мог — как ни крути, а была она одинокой дамой, вынужденной взвалить на свои хрупкие плечи заботы не только о всех мелочах хлопотного петербургского быта, но и управление имением за тридевять земель отсюда. Не то, чтобы у Александры Васильевны совсем не было родных — нет, они были, и даже в избытке, но в силу превратностей семейной жизни своим самым близким и надёжным другом Александра Васильевна могла назвать именно Сергея Викентьевича.

Тем удивительнее оказалось то, что утром никто ему дверь не отворил. Напрасно Волков крутил рукоятку звонка — за дверью отставной полковник не услышал ни звука. Потоптавшись на лестнице и мысленно посетовав на «бабью забывчивость» Александры Васильевны, которая, видимо, успела куда — то умчаться спозаранку, Сергей Викентьевич оставил записку у дворника, дескать, был, не застал, заеду позже и покинул дом Яковлева. Волков решил, что заедет ещё разок часа через полтора — два или чуть попозже. Но это «чуть» растянулось почти на пять часов: сначала отставной полковник отправился в Русско — Азиатский банк, где задержался с оформлением поручения на небольшую биржевую сделку, затем посетил несколько магазинов по пути, а там пришло время обедать… Одним словом, теперь уж Сергей Викентьевич был уверен, что непременно застанет свою знакомую дома.

Вялый, вечно сонный дворник Филимон без интереса взглянул на появившегося в дверях отставного полковника, но потом, словно очнувшись, вышел ему навстречу и протянул Сергею Викентьевичу его же собственную записку.

— Вот — с, извольте видеть, ваше высокоблагородие, в квартиру госпожи Барклай никто не входил. А посему и записку передать было некому — с. Вот — с, возвращаю в целости и сохранности. — дворник назвал Александру Васильевну девичьей фамилией, чего она стала требовать от окружающих после смерти мужа, полагая, что её шотландские корни не должны быть скрываемы неблагозвучной польской фамилией мужа.

— Как так — не входил? — опешил Волков. — А где же в таком случае Александра Васильевна?

— Не могу знать, ваше высокоблагородие.

— Что же, братец, ты и горничную её не видал? — уточнил Сергей Викентьевич, остановившись на втором лестничном марше.

— Никак нет — с, не видел. То есть… видел, но рано утром, совсем рано, ещё до Вашей записки, — став навытяжку у лестницы бодро отрапортовал Филимон. — Она в мелочную лавку ходила. Потом, вроде, вернулась и больше носа не казала.

— Хм… странно. — озадаченно пробормотал Волков. — Ты, братец, пока не уходи, погоди.

Полковник поднялся по лестнице выше, стал перед массивной дверью в квартиру и покрутил звонок — раз, другой, третий. Колокольчик звенел резко и, как показалось Сергею Викентьевичу, очень громко, он прекрасно его слышал даже через двойные двери. Но вслед за колокольчиком не послышалось ни привычных торопливых шагов горничной Надежды, ни голосов, ни звука открываемых дверей, вообще ничего.

— Что за чертовщина? Что они там, повымерали все? — в сердцах воскликнул полковник. Он принялся трезвонить уже беспрерывно. Вдруг резко остановился, опустил руку и надавил на дверную ручку. Она, к немалому удивлению полковника легко подалась вниз, освобождая защелку, и массивная дверь немного приотворилась.