Майкл Кокс - Смысл ночи

Несколько мгновений лорд Тансор молча смотрел на свою некогда прекрасную жену, ныне представлявшую собой столь плачевное зрелище. Я стоял позади него, в дверях. Потом его светлость кивнул Брайну, и тот прошел со своей печальной ношей в дом, поднялся по лестнице и уложил госпожу на кровать леди Констанции, с которой она больше уже не поднималась.

Леди Тансор мирно скончалась 8 февраля 1824 года, в начале седьмого вечера, и тремя днями позже была погребена в мавзолее, построенном прадедом ее мужа.

Так завершилась жизнь Лауры Роуз Дюпор, урожденной Фэйрмайл, жены двадцать пятого барона Тансора. Теперь я перейду к скрытым последствиям сей трагической жизни и, наконец, к преступлению, совершенному в ущерб кровным интересам моего кузена. Но я надеюсь, страстно надеюсь, что душа свершителя преступного деяния обрела милосердное прощение Того, в Чьих руках все мы однажды окажемся.

Сразу после похорон лорд Тансор вызвал к себе мисс Имс и попросил ее покинуть Эвенвуд по возможности скорее. Он присовокупил щедрое дополнительное вознаграждение к причитающемуся компаньонке жалованью, холодно поблагодарил за услуги, оказанные покойной жене, и выразил надежду, что не давал ей повода для жалоб на дурное обхождение. Мисс Имс отвечала, что у него нет нужды беспокоиться на сей счет и что она весьма признательна за уважение, которым пользовалась в Эвенвуде.

Мой кузен не потрудился спросить ни мисс Имс, ни себя самого, есть ли у нее дом, куда вернуться. А дома у нее как раз не было: ее вдовый отец умер вскоре после бегства миледи во Францию, а все сестры повыходили замуж. Одна из них, впрочем, жила в Лондоне, и именно к ней мисс Имс отправила из Истона телеграмму с просьбой о временном пристанище.

Оставив мисс Имс паковать свои немногочисленные вещи к отъезду, его светлость явился в мой рабочий кабинет и велел мне собрать все личные бумаги леди Тансор и отнести на хранение в архивную комнату. Желает ли он перечитать их, когда я все подготовлю? Нет. Желает ли он просмотреть или самолично рассортировать их? Нет. Будут ли у него какие-нибудь дальнейшие распоряжения относительно бумаг ее светлости? Нет. От меня требуется лишь одно еще: убрать незаконченный портрет миледи из Желтой гостиной и повесить «где-нибудь подальше от глаз». Имеет ли милорд в виду какое-нибудь определенное место? Нет. Не станет ли он возражать, если я повешу портрет здесь, в своем рабочем кабинете? Нисколько.

Примерно часом позже в дверь ко мне опять постучали — то мисс Имс пришла попрощаться. Она тепло поблагодарила меня за различные мелкие услуги, которые я с удовольствием оказывал ей на протяжении всего времени своей работы в Эвенвуде, и сказала, что всегда будет помнить меня как доброго друга. Затем она произнесла слова, премного меня озадачившие:

— Вы ведь никогда не станете думать обо мне плохо, правда, мистер Картерет? Мне было бы неприятно… просто невыносимо… случись такое.

Я решительно заявил, что ни при каких обстоятельствах не переменю своего мнения о ней, ибо действительно считал мисс Имс весьма здравомыслящей и благонадежной особой, по природе своей чрезвычайно доброй и отзывчивой — я так и сказал ей, а еще добавил, что никто не смог бы служить покойной миледи более усердно и преданно, нежели она, и одно это всегда будет вызывать у меня восхищение, поскольку умение добросовестно исполнять свои обязанности перед работодателем или благодетелем является, по моему разумению, одной из главных человеческих добродетелей.

— В таком случае я спокойна, — промолвила мисс Имс с бледной улыбкой. — Мы с вами оба верные слуги, так ведь?

С этими странными словами она удалилась, чтобы подготовиться к отъезду. И больше я никогда не видел мисс Джулию Имс.

На следующее утро, после традиционного визита к кузену, я принялся обшаривать покои миледи в поисках писем и прочих документов, которые надлежало отнести в архивную комнату, согласно полученному распоряжению. Я нашел множество разных бумаг в лакированном бюро, стоявшем у окна в гостиной, а также в шкапчиках и столах с выдвижными ящиками, но нигде не обнаружил костяной шкатулки, прежде несколько раз попадавшейся мне на глаза и привлекшей особенное мое внимание в тот день, когда я принес миледи фелтемовские «Суждения». Я искал с величайшим усердием — по два-три раза перерыл содержимое каждого шкапчика и выдвижного ящика, даже опустился на четвереньки и заглянул под огромную кровать с балдахином, — но без успеха. Не переставая гадать, куда же подевалась шкатулка, я уложил все бумаги в саквояж, принесенный с собой, вернулся в свой рабочий кабинет, а оттуда поднялся в архивную комнату.

Оставлять бумаги в беспорядке было противно моей природе, а потому я решил рассортировать их по категориям и в общих чертах описать, прежде чем положить на хранение. Дело не заняло много времени, и уже через час на столе у меня лежали кипы квитанций, счетов, блокнотов, записок и памяток, писем и черновиков писем, а также альбом для автографов, толстая тетрадь с памятными цитатами и афоризмами в позолоченном стальном футляре, записная книжка с оригинальными стихами и прозаическими фрагментами, адресная книжка в тисненом переплете из телячьей кожи и ряд других предметов. Раскладывая бумаги, блокноты и тетради по кипам, я не удержался от соблазна заглянуть в иные из них (а кто удержался бы?), хотя признаюсь, при этом я испытывал легкое чувство вины — ведь мой работодатель велел мне оставить архив миледи неразобранным.

В альбоме для автографов содержались любопытные сведения о друзьях и именитых особах, посещавших Эвенвуд и городской дом моего кузена на Парк-лейн; затем я засиделся дольше, чем следовало бы, над альбомом с восхитительными перьевыми рисунками и карандашными набросками, выполненными миледи в течение нескольких лет. Французские пейзажи (относящиеся, несомненно, к периоду ее европейской эскапады) удались особенно хорошо: леди Тансор была превосходной рисовальщицей с тонким композиционным чутьем. Под большинством рисунков стояли инициалы и дата, «ЛРД, 1819», а к одному или двум прилагались краткие пояснения. Мне особенно запомнился великолепный, проникнутый романтичным духом эскиз с подписью «Рю де Шапитр, Ренн, вечер», где изображался величественный старинный особняк, наполовину деревянный, с резными балками и крытым проходом во внутренний двор. В альбоме имелись еще несколько более проработанных рисунков того же здания, выполненных с замечательным тщанием.

Звон часовенных курантов, пробивших полдень, вернул меня к действительности, и я принялся укладывать туго перевязанные бечевкой пачки в маленький окованный железом сундучок, к которому прикрепил ярлык с пометкой «Архив леди Тансор». Уже собираясь спуститься в рабочий кабинет, я взял свой саквояж и вдруг заметил, что там осталась какая-то бумажка.