Дэвид Дикинсон - Ад в тихой обители

Леди Люси опять взглянула на часы. Стрелки этим утром, казалось, еле ползли. Двадцать минут шестого. Все еще полтора часа до рассвета, о времени которого ей очень кстати подсказали вчера в отеле. «Фрэнсис уже близко», — повторяла она личное заклинание, которым спасалась когда-то, похищенная бандой негодяев и запертая под самой крышей отеля в Брайтоне. Фрэнсис нашел ее тогда. Убедившись, что дети спокойно спят, леди Люси вернулась к своей бессменной вахте у окна. И улыбнулась: «Фрэнсис уже близко!»

У растерянно стоявшего подле мертвого хозяина Эндрю Маккены слегка шумело в голове. Отчасти из-за шока. Отчасти от гнева, что некто из рода человеческого посмел так зверски обойтись с его добрым и благородным господином. Отчасти он просто не знал, что делать. Внезапно пронзило ощущение, что ему одному доверено представлять на земле интересы покойного Чарльза Джона Уитни Юстаса. Хозяин его и при жизни не отличался крупной статью, а сейчас, на этой окровавленной постели, весь залитый темневшей даже на полу кровью, он выглядел совсем маленьким.

Маккена представлял, какой скандал поднимется, когда найдут тело. В их мирную глушь налетят газетчики, дабы пощекотать нервы читателей нагло раздутой сенсацией о зловещем предрассветном убийстве. Остальные слуги явятся отдать последний долг: женщины при виде крови начнут истерично визжать, мужчины — яриться на неизвестных убийц. Надо бы для начала позвать доктора, живущего в нескольких сотнях ярдов от усадьбы. Но уйти и оставить хозяина тут, вот так? Кто-нибудь вдруг войдет, все обнаружит. Единственный выход — убрать тело отсюда. Срочно унести. При мысли о переноске трупа, вообще о трупе как таковом, Маккену передернуло. Да и куда? К доктору? Но случайный, спозаранку встающий пахарь обязательно приметит на деревенской улице дворецкого со странной ношей в пятнах крови. И тогда ему вспомнилась свободная, недавно отремонтированная комнатка над хлевом, в дальней стороне усадьбы.

Маккена тяжело вздохнул. Машинально перекрестился. Вытащив все простыни, обмотал ими хозяина, превратив в подобие запакованной колбасы или мумии, готовой к отправке в погребальную камеру очередной египетской пирамиды. Затем он попытался тащить сверток, взвалив на плечо по примеру пожарных, выносящих людей из огня, но безуспешно: тело соскальзывало. Перед выходом из спальни нашелся более удачный способ транспортировки — нести хозяина до хлева на руках, будто огромного младенца (опять припомнилось библейское, памятное по праздникам Рождества — в пеленах свивальных… ). Вот-вот, хлев и младенец, столько лет в церкви разыгрывалась эта мистерия рождения Спасителя.

Путь до кухни обошелся без происшествий, за исключением того, что Эндрю Маккена плакал и, держа тело обеими руками, не мог утереть слезы. На улице ветер едва не сшиб с ног. Маккену шатало, как пьяного. Однако истинное бедствие случилось при подъеме в комнатку над хлевом. Поскользнувшись на лестнице, пытаясь удержаться, дворецкий одной, инстинктивно разжатой рукой уперся в стену — тело выпало и покатилось, застряв внизу. Маккена из последних сил вновь поднял хозяина и поспешно втащил наверх. Свалив там Джона Юстаса на кровать, он через две ступеньки помчался вниз. Во дворе, задыхаясь, жадно глотая свежий воздух, чуть постоял. Слезы еще катились по щекам. Капелька крови, просочившись через простыни, оставила след на ладони. Затем Маккена пошел будить доктора. Руки, на которых он две сотни ярдов нес в темноте труп, от страшного перенапряжения тряслись, не слушались, ноги дрожали. «Молись за нас, — шептал он, в изнеможении шагая вдоль деревни, — молись за нас ныне и в час кончины нашей, аминь!»

Стрелки наконец показали шесть. Лишь два часа до встречи. Леди Люси решила — пора. Ведь дети никогда ей не простят, если пропустят момент появления судна. Можно позавтракать внизу, в большой столовой, окнами на гавань. Прошло всего четыреста пять дней, радостно повторяла она себе, будя Оливию и Томаса в то утро, когда возвращался с войны их отец.

Пауэрскорт и Фицджеральд дружно несли ночную палубную вахту.

— Доброе утро, джентльмены! — бодро приветствовал их только что покинувший свой навигаторский командный пост капитан Ронслей. — Час с небольшим до рассвета, — объявил он таким тоном, будто рассветы и закаты назначались приказами по флоту Ее Величества. — Корабль войдет в гавань с первой зарей. В доке мы будем примерно четверть восьмого. Высадку пассажиров начнем ровно в восемь. И тогда, — широко улыбнулся капитан, глядя на Джонни, — придется вам выложить пятьдесят фунтов.

Через день после отплытия из Кейптауна Джонни заключил пари на полсотни, отвергая возможность абсолютно точно рассчитать заранее маршрут столь неустойчивой и ненадежной штуки, как корабль.

— Сжальтесь, капитан, — рассмеялся Джонни, — сегодня я не при деньгах. Рискованно перевозить деньжата на этом вот, — он мотнул головой на стальную громаду «Неустрашимого».

— Так жду вас, джентльмены. В семь у нас прощальный завтрак. Надеюсь, окажете честь. Бокал шампанского, быть может, освежит память об уговоре и пятидесяти фунтах, мистер Фицджеральд?

Оставшись вдвоем с Пауэрскортом, Джонни стал убеждать его, что пари он затеял исключительно с целью получить гарантии прибытия эсминца в Портсмут точно в назначенное время:

— Таких парней, как капитан, без пари на полсотни не заставишь доставить нас домой именно в тот час, о котором ты, Фрэнсис, писал леди Люси. Это же ясно, уверяю тебя!

Пауэрскорт ему не поверил.

— Боже милостивый, ну почему? Зачем кому-либо понадобилось убивать Джона Юстаса? — говорил, сидя на краю кровати и шнуруя ботинки, доктор Блэкстаф почтительно ожидавшему Эндрю Маккене.

Уильяму Блэкстафу, как и Джону Юстасу, было немного за сорок. Дружба их длилась десять лет. Каждую среду они непременно завтракали вместе в Нортгейте (маленьком комптонском Сити), в верхней зале гостиницы «Белый олень». Уикэнды посвящались совместным прогулкам по холмам. Походы эти, увы, не мешали доктору толстеть. Солидное брюшко все заметней выступало под твидовыми пиджаками, которых у мистера Блэкстафа имелось столько и в таком разнообразии, что местная детвора, прозвав его «доктор Твид», взрослея, с большим изумлением узнавала, что на самом деле у него совсем другое имя.

— Необходим план действий, — сказал доктор, поправляя узел уже завязанного галстука. Пять лет армейской службы навек оставили в нем воспоминание о надлежащем четком руководстве.

— Да, сэр, — кивнул Маккена, глядевший в ночную тьму за докторскими окнами. — Через час уж начнет светать.

Блэкстаф растерянно вскинул глаза на дворецкого.