Дмитрий Леонтьев - Дмитрий Леонтьев Петербуржская баллада

Я даже задумывался о консультации с психологом. Может быть, это обычная нимфомания и поддается какому-нибудь лечению? Но, поразмыслив, я отказался от этой затеи. Просто она так устроена, и никакими таблетками этого не изменить. Главное, что она всегда возвращается. Как-то слышал песню Пугачевой: «Я опять возвращаюсь к тебе, ты был прав, как всегда: без тебя в этой жизни уже не найти мне дороги... Бог накажет меня в страшных сумерках судного дня. Кто-то ж должен карать, раз уж ты меня вечно прощаешь? Но одно оправдание все-таки есть у меня: сколько раз уходила я, столько же раз возвращалась. Ухожу, ухожу, а потом в этом каюсь, на других погляжу и к тебе возвращаюсь. Ухожу, ухожу, от свободы хмелея, а потом, через день, я об этом жалею...» Стало быть, не один я такой... тряпочный. Просто о таком редко говорят, еще реже пишут или поют. А если и пишут, то явно не о себе — подсмотрев где-то, услышав, придумав. Однако проскальзывает и такое. Интересно, сколько таких, как я: «...Он любил ее, а она любила летать по ночам»? Наверное, все-таки мало. Но от этого осознания не легче и не тяжелее. Боль стала почти привычной, и выйти из того тупика, в который мы зашли, невозможно. Разве что сломав все стены. А мне холодно без этих стен. Было бы легче прогнать ее раз и навсегда. Но я знаю, что этого не хочу. И не могу... Так уж выпало. В любви и в дружбе равных нет. Кто-то больше берет, кто-то больше отдает. А мне выпало ждать. Удел, предназначенный женщинам, оказывается, не так легок для мужского плеча. Награда для меня эта любовь или кара? Наваждение? Вожделение? Болезнь? Любовь — это ее сияние, затмевающее разум, или мое собственное, освещающее ее и представляющее в ином свете? Кончится ли эта затянувшаяся эпопея, или до глубокой старости я буду ждать ее у окна, на смех одним и на зависть другим? Вряд ли... Она слишком свободна, чтобы быть верной, слишком современна, чтобы быть благодарной, и слишком красива, чтобы подарить себя кому-то одному. А раз так, то... Раз так... Значит...

Я проснулся с чудовищной головной болью. Такого со мной еще никогда не было. Видимо, водка, купленная в полуподвальном магазине, была там же и произведена. Нет у меня опыта приобретения качественного спиртного. Теперь буду осторожнее. Минут пять я постанывал, сжав голову ладонями и пытаясь определиться: кто я, где я и какого черта так долго и настырно звонит телефон? С трудом отыскал взглядом часы и удивился еще больше: десять утра. Первой мыслью было: проспал! Вторая разозлила: кто додумался звонить утром первого января?! Потом пришел испуг: не случилось ли что с Олей? Схватил трубку и, несмотря на попытку откашляться, голос получился хриплый, незнакомый:

— Кто?

— Строев, это ты? — опасливо поинтересовался в телефоне голос начальника отдела.

— Я. — Похмыкал, приводя голос в порядок, одновременно придумывая причину для своего состояния. — Сплю.

— Извини, Денис, но придется тебя разбудить, — перешел на официальный, не приемлющий возражений тон Григорьев. — Дело, не терпящее отлагательств.

— В десять утра первого января?! Это по работе, или...

— Увы, по работе.

— Что же такое могло произойти, что? Отдел сгорел?

— Типун тебе на язык! В порядке отдел. Просто здесь такое... Одним словом, срочно приезжай. Я уже на месте, до остальных дозваниваться смысла нет — они невменяемы. А ты, как я знаю, не пьешь, так что извини, но иногда подобная трезвенность во вред. Больше мне рассчитывать не на кого.

— Учту, — хмуро пообещал я, пытаясь ощупать себя руками и уяснить, во что я одет. — С этого дня начинаю жить как все люди...

— Не надо, — серьезно попросил меня Григорьев. — Редко, но случается, что это весьма кстати... Одним словом, срочно приезжай. Все, жду.

Легко сказать. Видел бы он меня сейчас... Оказывается, я и заснул прямо в костюме, а потому гардероб для выхода приходилось составлять заново. Учитывая мое состояние, это было непросто. Мятый костюм я бросил в угол, наспех принял контрастный душ (не помогло), выпил рассолу из баночки с огурцами (чуть не стошнило), побрился (умудрившись порезаться в трех местах безопасной бритвой) и, не придумав ничего более радикального для возвращения в чувство, вышел на улицу.

Сколько гадостей наговорено на питерскую погоду совершенно зря. Но этот новогодний день словно задался целью реабилитировать всех клеветников разом. Слякоть, мелкий противный дождь, ветер какой-то похмельный.

Я боялся, что поймать машину новогодним утром будет нелегко. К счастью, мои опасения не оправдались. Стоило выйти на обочину и поднять руку, как старая, потрепанная российскими дорогами «копейка» затормозила рядом, гостеприимно распахивая дверцу.

— На Тверскую, — сквозь зубы сообщил я, с трудом сдерживая рвотные позывы.

Водитель кивнул и понимающе полюбопытствовал:

— Что-то экстренное?

Я лишь кивнул в ответ.

— Понимаю. — Водителю было лет под сорок, типичный работяга с натруженными ладонями и обветренным лицом. — Даже похмелиться не дали... А я вот калымлю. За столом только чай и хлебал. Полтора часика посидел — и на «охоту». Честно говоря, и не жалею. Дома все равно бы жена всю душу вытянула: «Дай денег, дай денег»... Раньше, до «Пятнистого», как-то веселее было, не находишь? Столы, конечно, скуднее, но душевнее, праздничнее. А теперь и выходных больше, и праздники можешь справлять как угодно и где угодно. Если средства позволяют... А все равно не то...

Мои комментарии и мнения ему явно были не нужны. Требовался молчаливый собеседник, которому можно излить накопившееся и забыть о нем. Этакий «одноразовый психоаналитик». Я как нельзя лучше подходил на эту роль: мутило так, что боялся даже рот открыть.

— Я так полагаю, это из-за неуверенности в завтрашнем дне, — продолжал разглагольствовать мужик. — Встречаешь Новый год и боишься: а как хуже будет? И что характерно: вроде власть народная и сделано все по пожеланиям народа, но еще никто из тех, кого я подвозил, такой жизни не желал. А их немало — поверь. Правда, в мою «лохматку» простой народ садится. Те, кто на «Мерседесах» и «Тойотах», наверное, другое мнение имеют... Но сколько их, а? Ты знаешь, я начинаю любить дедушку Ленина. Всегда нос воротил, а теперь потихоньку понимать начинаю. У меня дочка — кобыла великовозрастная — семнадцать лет. Шляется ночами напролет, и слова не скажи. Начнешь воспитывать, чуть не матом посылает. Вот скажи: раньше такое возможно было?

Я помотал головой и тут же закрыл рот двумя руками.

— Совсем плохо? — участливо спросил мужик. —Давай я у какого-нибудь ларька приторможу? Впрочем, нет. Не поможет. Первое средства от похмелья — ледяная стопка водки и стакан горячего бульона. Тяжело, но надо... Как говорили опытные люди: «Подобное лечат подобным». Давай я тебя до кафешки какой довезу? Ты не сомневайся — подожду...