Жан-Франсуа Паро - Убийство в особняке Сен-Флорантен

— Сударь, с кем имею честь?

— Комиссар Николя Ле Флок. Мне поручено вести расследование. А вы, сударь?

— Доктор Жевиглан. Меня вызвали сегодня утром, когда произошло несчастье. Молодой женщине мое искусство уже не могло помочь. Что же касается этого господина, то фортуна пожелала, чтобы лезвие ножа, скользнув по ребру, не задело ни одного жизненно важного органа. Полагаю, он поправится.

— Он пришел в сознание?

— Нет, и это меня беспокоит. Его рана не настолько тяжела, чтобы надолго погрузить его в состояние беспамятства. Боюсь, причина здесь в ином. Удар при падении или воспаление оболочек мозга. Как это лечить? Наша наука только учится бороться с подобными симптомами.

Николя с удовольствием слушал речь доктора. Он был рад, что тот не подражал надменным педантам, каковыми часто являлись его собратья, и не пытался ввести его в заблуждение. С достойной похвалы простотой и скромностью он говорил о непознанных болезнях, которые ему приходилось выявлять и лечить.

— Могу я посмотреть на рану?

— Безусловно. Вы увидите, что кровотечение почти прекратилось и рана чистая. Слегка приподнимите повязку. Вот, смотрите, все чисто.

Комиссар склонился над распростертым телом.

Порез со скошенными краями рассекал брюшную стенку в области подреберья. «Ничего общего с зияющей дырой на затылке горничной», — подумал он. Кухонный нож прекрасно подходил в качестве орудия, которым порезали дворецкого.

Для очистки совести он все же задал вопрос. Ответ доктора не удивил его.

— Совершенно очевидно, что такую рану легко нанести кухонным ножом соответствующего размера.

— А что вы скажете о ране молодой женщины?

— Вам, дорогой, надобно найти пробку, способную заткнуть ту дыру!

— Мне надо задать вам еще один вопрос доктор, и прошу нас честно на него ответить, — продолжил Николя. — Исходя из характера повреждения вашего пациента, можете ли вы сказать, что господин Миссери покушался на самоубийство, как некоторые свидетели пытаются меня в этом убедить?

Собеседник с сомнением покачал головой.

— Люди часто говорят то, чего не знают. Хочу обратить наше внимание на одно важное обстоятельство, хотя, возможно, вам оно и покажется незначительным: разве человек, замышляющий самоубийство, станет наносить себе удар справа, рискуя повредить печень и скончаться в страшных мучениях? Выбор смерти при помощи клинка предполагает удар в сердце, а следовательно, в левую часть груди. Заметьте, у меня нет оснований поддерживать ту или иную гипотезу. Однако представим себе, что кто-то решил убить дворецкого. Он подкрался к нему сзади и, зажав, словно тисками, левой рукой голову, правой нанес удар кинжалом. Общая ошибка, всегда совершаемая в пылу нападения. Раненый, потеряв много крови, лишился чувств, и нападавший вполне мог поверить, что его удар оказался смертелен. Но возможно, моего пациента хотели не убить, а всего лишь оставить лежать на месте преступления, дабы подозрения пали на него.

— Вы здраво рассуждаете, сударь, и мысль ваша движется в правильную сторону.

Рассуждения доктора Жевиглана полностью, слово в слово, совпадали с его собственными. Пока комиссар слушал доктора, перед ним, словно картинки в волшебном фонаре, что показывают на бульварах, изображение дворецкого, лежавшего в луже крови, сменило изображение Маргариты Пендрон, скорчившейся в кухне у разделочного стола. Неужели и она, и дворецкий явились жертвами одного преступника, того самого, чьи следы привели его к монументальному портику особняка Сен-Флорантен? Неужели преступник в темноте нанес удар двум жертвам? Тогда почему раны такие разные и, совершенно очевидно, нанесены разными орудиями? И почему одно из этих орудий найдено на полу, а другое, неизвестной природы, возможно, не будет найдено вовсе? А может, неизвестный хотел заставить их поверить в совсем иную версию? Николя яростно соображал. Кто-то сумел поставить настолько убедительный спектакль, что все в него поверили: мужчина убивает женщину, а потом себя. Он вспомнил две лужи крови на кухонном полу, разные даже на первый взгляд, и встрепенулся. Необходимо произвести вскрытие тела горничной; как обычно, он возлагал на эту процедуру большие надежды. В очистительном пламени разума лишние гипотезы исчезнут сами собой.

— Я буду вам очень признателен, сударь, — произнес Николя, — если вы предупредите меня, когда ваш пациент придет в сознание. Я немедленно пришлю пристава, дабы никто не мог к нему проникнуть. В настоящее время он является единственным подозреваемым.

— Надеюсь, господин комиссар, пристав не заставит себя ждать, ибо мне пора к другим больным. Как только дворецкий придет в сознание, об остальном можно не беспокоиться. Немного покоя, хорошая повязка, и все зарубцуется как нельзя лучше.

Когда Николя спустился в просторный вестибюль первого этажа, во двор въезжали несколько экипажей. Из одного, с довольным видом потирая руки, выскочил Бурдо. За ним следовали приставы с носилками. Сбежав по ступеням, Николя шагнул навстречу помощнику.

— Черт побери, — воскликнул инспектор, — однако, высоко же мы забрались! Особняк Сен-Флорантен! Дом, живет наш министр! И, похоже, нас тут встречают с распростертыми объятиями!

— Вы, как всегда, правы, дорогой Пьер, — со смехом ответил Николя. — Без нас никак не могут обойтись, так что могу гарантировать: преступление, которое нам предстоит раскрыть, заставит нас основательно побегать.

— А с какого бока тут наш друг Ленуар?

— Боюсь, ему пришлось пойти на поводу у событий. Но мы будем послушными мальчиками и станем ему обо всем рассказывать. Никогда не следует обижать будущее.

— Что-то вы сегодня слишком снисходительны!

— От радости, что, наконец-то появилось настоящее дело.

Приказав приставам немного подождать, он увлек Бурдо к конюшням и там, вдыхая запахи конского пота и навоза, подробно рассказал ему все, что удалось узнать. Инспектор сказал, что, возможно, это всего лишь банальное убийство, и обращаться к таким опытным сыщикам, как они, означает стрелять из пушки но воробьям. Николя указал на явно неоднозначные улики, следы и прочие несообразные и вызывающие подозрения детали, поразившие его воображение. Инспектор признал, что в деле есть о чем подумать, но перспективы весьма смутные, особенно принимая во внимание место, где разыгралась драма. И, смеясь, подвел итог: черт с ними, с перспективами, лишь бы это расследование помогло им вновь оказаться в фаворе. Впрочем, удача им также не помешает. С радостью убедившись, что друг его бодр духом, Николя, стараясь не слишком грешить против истины, сообщил, что герцог де Ла Врийер сам пожелал, чтобы Бурдо работал вместе с ним. Бурдо не ответил, однако его горделивый вид говорил сам за себя. Комиссара всегда подкупали его искренность и непосредственность, за это он любил своего помощника еще больше.