Жан-Франсуа Паро - Человек со свинцовым чревом

— В любом случае, это проясняет нам некоторые подробности и открывает новые перспективы. Я приказал спрятать кучера. Он — свидетель первостепенной важности, жаль только, что он не смог получше разглядеть тех двоих. Его не на шутку напугало лицо мнимого пьяницы.

Николя и Бурдо еще долго проговорили за бутылкой крепкого шинона, готовя план действий. Теперь Николя был спокоен. Еще не имея в руках все карты, он понимал, что сможет сдержать слово, данное месье де Сен-Флорантену, и представит ему виновных в недельный срок. Оставалось только дождаться вестей из провинций, сопоставить их и проверить, подождать, пока месье де ля Вернь найдет имя лейтенанта, ставшего жертвой графа де Рюиссека — эта деталь могла оказаться крайне важной — и, конечно, расставить вокруг главных героев этой трагедии сети шпионов и осведомителей.

Среда, 14 ноября 1761 года

После Дня Всех Святых похолодало, и город окутал туман. Генерал-лейтенант полиции вошел через главные ворота Шатле, согревая руки в муфте. С помощью отца Мари он попытался высвободиться из тяжелой шубы. Он заворчал, раздраженный неловкими движениями привратника. Николя и Бурдо наблюдали за этой сценой. Инспектор прислонился к стене, как будто хотел остаться незамеченным. Что до Николя, он вдруг вспомнил, как много лет назад он впервые встретился здесь с месье де Сартином. Его всегда поражал контраст между старыми средневековыми стенами и роскошной обстановкой. В это хмурое серое утро комната была освещена дрожащими огнями множества свечей, вдобавок к свету пламени в огромном готическом камине. Месье де Сартин был чувствителен к холоду, поэтому было предписано постоянно отапливать большой зал, в котором магистрат появлялся лишь раз в неделю, по средам, для символического судебного заседания. Но очень часто эту обязанность выполнял кто-то другой. Сартин облокотился на спинку кресла, приподнял фалды сюртука и подставил спину под жар камина. Он задумался на секунду, затем знаком пригласил Николя начать разговор.

— Месье, сегодня я осмелился прийти сюда вместе с инспектором Бурдо для того, чтобы доложить вам о предположениях, которые я сделал относительно насильственной смерти троих членов семьи де Рюиссек. Прошу вас провести нашу встречу в полной секретности в вашем кабинете. Я прошу об этом в целях сохранения в тайне некоторых деталей дела, которые в данных обстоятельствах затрагивают интересы близких к трону особ.

— Смею надеяться, месье, — ответил Сартин с улыбкой, — что мы все же приподнимем сегодня завесу и узнаем имена виновных!

— Будьте уверены, месье, вы их узнаете. Я хотел бы вернуться к странным обстоятельствам начала этого дела. С первого момента вмешательство вышестоящих повело расследование по ложному пути. Не хочу сказать, что судебному ведомству препятствовали, его вынудили искать в определенном направлении. С момента нашего приезда во дворец де Рюиссеков, когда мы еще ничего не знали, все уже говорили о самоубийстве. Ярость месье де Рюиссека по отношению к вам, его высокомерие и недомолвки в ответ на мои вопросы могли, конечно, объясняться боязнью скандала, но я заметил нечто, что не мог себе объяснить. На пути моего расследования без особых причин воздвигали препятствия, улики оказывались спорными, и постоянно в ход расследования кто-то вмешивался.

Месье де Сартин застучал пальцами по спинке кресла.

— Все это так, Николя, но расскажите мне коротко и ясно, что натолкнуло вас на мысль о том, что мы имеем дело с убийством, ведь комната была заперта изнутри?

— Улик более чем достаточно. Состояние раны указывало на то, что выстрел был сделан post mortem. Затем — руки трупа. Вы не можете не знать, что на руке стреляющего из пистолета, особенно из тяжелого кавалерийского оружия, как в нашем случае, должны остаться следы пороха, часто он оседает и на лице. Руки и лицо виконта де Рюиссека были идеально чисты. И не забудьте о выражении ужаса на его лице.

— Разумеется, и я тому свидетель, — сказал Сартин, встряхнувшись, словно пытаясь избавиться от навязчивого образа.

— Были и другие непонятные детали, не ведущие ни к чему и лишь ставящие под сомнение любые догадки. Так, запах стоячей воды от одежды убитого, угольная пыль, налипшая на подошвы его сапог. Но определяющим оказалось другое — прощальное письмо, всего из двух слов, которые — заметьте — были написаны с заглавной буквы. Местоположение лампы на письменном столе, кресла, пера и чернильницы и даже поворот листа бумаги — все подтверждало мне, что человек, написавший эти несколько слов, был левшой.

— Но может быть, виконт де Рюиссек был левшой, вы же ничего о нем не знали.

— Совершенно верно, и я увидел, что выстрел был нанесен в шею с левой стороны. А для правши нанести себе такую рану было бы крайне затруднительно, если вообще возможно.

Месье де Сартин заволновался:

— Теперь я ничего не понимаю. Кто был левшой и кто — правшой?

— Послушайте дальше, — ответил Николя. — Правша может выпустить пулю в левую нижнюю часть собственной головы, только изогнувшись, к тому же он рискует промахнуться. Однако некоторое время спустя я обнаружил в туалетной комнате бритвенный прибор из серебра с перламутром. Осмотрев его, я понял, что он мог принадлежать только правше. Впоследствии я получил подтверждение: виконт де Рюиссек действительно был правшой. Однако когда первый неоспоримый факт был установлен, возник другой вопрос: был ли этот просчет убийцы случайным, или же он, предвидя расследование, хотел убедить нас, что убийца или тот, кто желал заставить нас поверить в версию самоубийства, — левша.

— К чему доказывать версию самоубийства, если так много деталей указывают на убийство?

— Так же, возможно, стоило обратить внимание на тот факт, что он не мог совершить самоубийство. Имеющий уши да услышит. Все это было только предисловие.

— Месье комиссар Ле Флош снова водит нас по лабиринту, повороты которого известны ему одному! — вздохнул Сартин.

— У меня были другие доказательства. Лакей в носках, заявивший, что он только что поднялся с постели, но его галстук был идеально завязан. И он не проявил никаких чувств, когда увидел труп. Вы это знаете, ведь вы были там, месье. Он делал все, и даже больше, чем необходимо, чтобы заставить нас поверить в версию самоубийства виконта. Он хватил через край, когда рассказывал о меланхолии своего хозяина. После вашего ухода я осмотрел библиотеку покойного, и меня заинтриговало ее содержимое. Шляпа убитого, вывернутая наизнанку и брошенная на кровать, также меня удивила — вы ведь знаете примету…