Дэвид Дикинсон - Покушение на шедевр

Шагая домой по мокрым улицам Южного Кенсингтона, на которые быстро опускались сумерки, Пауэрскорт думал, что теперь ему поставлены два предельных срока. Во-первых, он должен найти убийцу до того, как Хораса Алоизиуса Бакли осудят за это преступление, приговорят к повешению и приведут приговор в исполнение. И во-вторых, он должен найти убийцу до того, как смерть настигнет председателя Королевской академии сэра Фредерика Ламберта, раскладывающего на своем столе в аккуратные кучки письма с штампами могущественных европейских держав.

Коляска остановилась. Резкий ветер бил в лицо Имоджин Фоукс, пока ее вели к дому, которого она не могла видеть. Ее проводили в полутемную комнату с задернутыми шторами и потушенными лампами. Там ее спутник очень аккуратно снял с Имоджин бинты и маску.

— На ярком свету вашим глазам может быть больно с непривычки, — сказал он. — Лучше подождите здесь минут пять.

Орландо Блейн смотрел в окно Большой галереи. Из-за облаков вышла полная луна. Ветер шумел в кронах деревьев, гнал листья по запущенным лужайкам. Слева блестела поверхность озера, по которой бежали к берегу маленькие волны.

Имоджин вздрогнула, когда ее провожатый открыл дверь и в комнату упали лучи света. Теперь она увидела, что стоит в небольшой гостиной — стены были увешаны картинами, а у окна таинственно чернел огромный глобус. Постепенно глаза привыкли к свету. Имоджин шагнула в вестибюль, гигантское помещение с широкой лестницей, ведущей на верхние этажи.

— Могу я пойти к нему? — робко спросила она. В первое время, решила она, ей следует быть как можно более послушной. Потом, когда она узнает тюремщиков Орландо получше, в ход пойдет другое оружие.

— Идите по лестнице и налево, — сказал провожатый, — до самого конца коридора. Там увидите перед собой дверь.

Орландо размышлял, каким образом он мог бы сбежать из своей тюрьмы. Его последние письма с просьбами об освобождении и ссылками на то, что он уже заработал для своих временных хозяев достаточно денег, остались без ответа. Он хотел бы знать, где находится: через несколько недель своего пребывания здесь он так сильно увлекся работой, что перестал обращать внимание на все окружающее.

Поднявшись по лестнице, Имоджин миновала несколько оленьих голов с запылившимися рогами. Идя по коридору, она проверяла двери, но все они были заперты. Из-под самой последней пробивался наружу скудный свет.

Орландо отошел от окна и двинулся в дальний конец Большой галереи — он знал, что до него сто сорок футов. Его шаги отдавались эхом в стенах огромной комнаты: на деревянном полу по-прежнему валялись осыпавшиеся кусочки штукатурки. Он не слышал, как постучали в дверь. Во второй раз стук был погромче.

— Войдите, — сказал Орландо, даже не обернувшись. Наверное, кто-то из охранников проверяет, на месте ли он. Такие проверки обыкновенно устраивались каждый час.

Раздались приближающиеся шаги — очень тихие, словно человек двигался на цыпочках. Не подать ли ей голос? Имоджин видела, что Орландо дойдет до конца галереи и повернет назад меньше чем через минуту. Она остановилась примерно в центре помещения, у камина. Ей было трудно дышать. Ну вот — сейчас он обернется! Но она не угадала. Орландо замер у дальнего окна, устремив взор на поникшие деревья вокруг озера, на темную воду, блестевшую под луной.

Больше Имоджин не могла сдерживаться.

— Орландо, — едва слышно позвала она. — Орландо!

Орландо Блейн обернулся. Он не верил тому, что видит: Имоджин в темно-сером дорожном костюме, Имоджин с красными глазами, Имоджин, усталая после долгой дороги, — это была Имоджин. Его Имоджин.

— Это правда ты, Имоджин? — Он медленно пошел к ней по комнате: ему не терпелось обнять ее, но вместе с тем было боязно, что это видение у камина вдруг растает в ночи.

— Я, любимый, — ответила она. — Да, это правда я. — Побежав к нему со всех ног, она упала в его объятия. Они оставались в такой позе дольше минуты, и никто не отваживался заговорить первым. А затем обоих словно прорвало.

— Имоджин, они завязали тебе глаза…

— Орландо, что ты здесь делаешь…

— Ты, должно быть, устала с дороги…

— Тебя держат здесь в плену…

Орландо рассмеялся и хлопнул в ладоши.

— Стоп, стоп, — сказал он, ласково погладив Имоджин по руке. — Давай сделаем так. Сначала ты задаешь мне три вопроса. Потом я делаю то же самое. Идет?

Имоджин кивнула. Что бы спросить с самого начала, подумала она. Ага, вот!

— Орландо, ты все еще меня любишь?

Орландо Блейн рассмеялся снова.

— Конечно, люблю, — сказал он. — Этот вопрос можно было не задавать. Ответ на него тебе известен. — Он легонько поцеловал ее в губы.

— Тогда второй, — сказала Имоджин, увлекая Орландо на маленький диванчик рядом с камином. Вдруг наверху, над потолком, раздался шорох.

— Не обращай внимания. У крыс время вечерней разминки, — пояснил Орландо. — Они всегда бегают там в это время. Но никакого вреда от них нет.

— Итак, второй вопрос, — сказала Имоджин. — Что ты здесь делаешь? Ты пленник или вроде того?

— Это два вопроса.

— Нет, один.

— Нет, два.

— Нет, один.

— Ну хорошо, — сказал Орландо. — На сей раз я тебе уступлю. Пусть будет один. Что я здесь делаю? Сейчас покажу.

Он подошел к стене галереи и снял оттуда две картины.

— «Мужской портрет» Тициана, — сказал он. Потом поднес к свету другую. — «Мужской портрет» Тициана. Перед нами две совершенно одинаковые картины; чтобы в этом убедиться, не надо быть директором Национальной галереи. Но какая из них подлинная, Имоджин?

Имоджин внимательно рассматривала холсты. Один и тот же знатный венецианец, стоящий боком к художнику; на нем тот же самый голубой камзол, тот же синий плащ, наброшенный на плечи.

— Вот подлинник, Орландо, — произнесла Имоджин, указывая на дальнюю от себя картину.

— Нет, — торжествующе сказал Орландо. — Это не Тициан, а Блейн. А Тициан — вот он. Теперь понятно, чем я занимаюсь? Да, я пленник. Меня круглые сутки сторожат один старшина и трое его подчиненных. Если я выхожу на прогулку, кто-нибудь из них идет со мной. Я не знаю, где я: меня привезли сюда с завязанными глазами, и в дороге я был слеп, как крот. Все это из-за тех десяти тысяч фунтов, которые я проиграл в Монте-Карло. Когда я верну их, меня освободят на определенных условиях. Пока я не знаю, на каких именно. Однако у меня нет сомнений в том, что благодаря мне они уже заработали гораздо больше десяти тысяч. — Орландо помедлил и обвел рукой Большую галерею. — Это моя тюремная камера. Пожалуй, самая шикарная во всей Европе, — может быть, сюда и крыс завезли только ради того, чтобы я не забывал о своем положении узника. Тут я и делаю мою работу. Изготавливаю фальшивки на заказ. Мне велят — я копирую. Не знаю, откуда исходят приказы; наверное, из Лондона. Иногда мне присылают сюда картины, с которых надо сделать копии. А в последнее время шлют фотографии разных американских семей. Я должен превращать их в портреты кисти Гейнсборо, или Рейнолдса, или еще кого-нибудь в этом роде. То есть беру современное лицо и пишу его в манере Гейнсборо, например.