Дэвид Дикинсон - Покушение на шедевр

— До чего интересная жизнь у сыщиков, Пауэрскорт. Так жить гораздо интересней, чем сидеть тут затворником со всеми этими проклятыми папками и только иногда совершать вылазки в суд.

— Номер второй, — продолжал Пауэрскорт.

— Минуточку, — прервал его Пью, — прошу меня извинить. Вы не знаете, кто-нибудь видел Декурси или Пайпера на Бромптон-сквер?

— Нет, — грустно ответил Пауэрскорт, — но у Декурси в галерее работал один корсиканец. Думаю, вы удивитесь, когда услышите, что на днях он уехал домой. Говорят, умер кто-то из родственников. Как вам наверняка известно, у корсиканцев в ходу гарроты.

Пауэрскорт заметил, что Чарлз Огастес Пью только что нарисовал в своем блокноте очертания гористого острова.

— Жалко, что он уехал, — сказал Пью. — Вряд ли корсиканские власти отправят его обратно к нам по первому требованию. У них там такая порука — почище, чем у преступных кланов в нашем Ист-Энде.

— Номер второй, — повторил Пауэрскорт. — Родерик Джонстон, главный хранитель отдела итальянского Возрождения в Лондонской Национальной галерее. Сейчас растет спрос на специалистов, которые могут удостоверить подлинность картины: американцы хотят быть уверены, что везут к себе куда-нибудь в Цинциннати настоящего Корреджо, ну и так далее. Благодаря своей статье Монтегю сделался бы главным экспертом по итальянской живописи в Британии, а то и во всей Европе. А Джонстон остался бы не у дел. Между прочим, он уже много лет живет не по средствам. Жена — мегера, обожает покупать симпатичные особняки в Котсуолде и роскошные виллы в холмах близ Флоренции. У Джонстона были очень веские причины для того, чтобы убрать Монтегю с дороги.

— О каких примерно суммах мы толкуем? — поинтересовался Пью. — Пятьдесят фунтов банкнотами за пятиминутную консультацию? Конвертики с пятью сотнями?

Голос у Пью был глубокий, звучный и басовитый. Здесь, у себя в кабинете, адвокат говорил совсем тихо. Однако Пауэрскорт представлял себе, каким грозным оружием его голос становится в суде — как он набирает силу, устрашая свидетелей противной стороны, как вкрадчиво меняет интонации, когда его обладатель в последний раз обращается к присяжным.

— Берите выше, мистер Пью: тут речь идет о тысячах, если не о десятках тысяч.

Пью присвистнул. Эти цифры произвели на него впечатление.

— Представьте, что к вам попала картина художника высочайшего класса, — сказал Пауэрскорт. — Шедевр, каких мало. Возьмем для примера хотя бы Рафаэля. Вы торговец, мистер Пью. Этот Рафаэль приобретен вашей фирмой. У вас есть клиент — богатый американец, имеющий твердое намерение собрать лучшую коллекцию во всех Соединенных Штатах. Он человек подозрительный — в конце концов, если бы он верил каждому на слово, ему никогда не удалось бы заработать столько миллионов на стали или железных дорогах. Докажите мне, что ваш Рафаэль настоящий, говорит он. Не забывайте, мистер Пью: если он настоящий, цена ему семьдесят или восемьдесят тысяч фунтов, а если фальшивый, то он практически ничего не стоит. И тут появляется Родерик Джонстон. Или Кристофер Монтегю. Вы, торговец, всецело зависите от их милости, если только уже не приплачиваете им втайне. И даже в последнем случае они могут потребовать свою долю от окончательной цены — процентов десять или пятнадцать. По моим сведениям, плата за определение подлинности иногда достигала и двадцати пяти процентов. Но что делать: без заключения эксперта картину у вас никто не купит.

— Ну и ну! — воскликнул Пью. — А еще говорят, что юристы чересчур много берут за свои услуги! Выходит, если вы признанный специалист по части определения авторства старинных картин, торговцы будут выстраиваться к вам в очередь? И денежки потекут рекой?

— Именно так, — ответил Пауэрскорт.

Чарлз Огастес Пью снял со стола ноги в безупречно начищенных черных ботинках.

— А еще подозреваемые есть? — спросил он. — Думаю, что и с первыми двумя мы сможем здорово замутить воду. Только не знаю, хватит ли этого, чтобы оправдать нашего клиента.

— Есть и еще, — отозвался Пауэрскорт. — Правда, насчет третьего я пока не настолько уверен, чтобы излагать вам подробности. Это всего лишь ощущение.

— А конфиденциально вы можете мне его назвать? Никаких записей в блокноте, никаких упоминаний третьим лицам.

Пауэрскорт назвал имя. Пью откинулся на спинку кресла и сцепил руки на затылке.

— Господи Боже, Пауэрскорт, — сказал он. — Мне абсолютно ясно, почему это пришло вам в голову. Но вот как вы это докажете?

Орландо Блейн и Имоджин Фоукс сидели за своим последним ужином. Орландо так нервничал, что руки у него дрожали и он не мог разрезать сардельку. Имоджин толкнула его ногой под столом. Сначала они говорили о лошадях — лошадях, которые в доброе старое время побеждали на «Оукс» и «Дерби». [40] «Оукс» и «Дерби» — ежегодные скачки кобыл-трехлеток на ипподроме «Эпсом-Даунс» близ Лондона. Имоджин было невероятно трудно глотать картофельное пюре — ее организм словно отказывался делать то, чего она от него требовала.

Потом Имоджин поведала Орландо об ужасной войне в Южной Африке, о нескончаемых осадах, о том, как маленькие сообщества осажденных, среди которых есть не только военные, но и мирные жители, растягивают до последнего свои скудные запасы еды и питья, о британских спасательных отрядах, которым умело преграждают дорогу хитрые буры, еще ни разу не проигравшие ни одного сражения. Они просто садятся на коней и скачут обратно в вельд.

Сегодня Орландо и Имоджин собирались убежать. Вот уже несколько суток они не меняли своего дневного распорядка: Имоджин гуляла по утрам, пока Орландо трудился за мольбертом, ближе к вечеру они выходили на совместную прогулку, потом ужинали под надзором тюремщиков и рано ложились спать. Последнее было самым важным. Уже четыре раза подряд они удалялись на покой сразу же после того, как охрана совершала свой заключительный обход, то есть в начале десятого.

Их план был таков: подождать часа два, пока охранники тоже лягут спать. Потом вылезти из окна на веревке, сплетенной из простынь — они были достаточно крепкими, — и двинуться туда, где, по их представлениям, находится Кроумер. В Кроумере, сказала Имоджин, можно сесть на утренний поезд, идущий на юг, в Норидж. А из Нориджа легко добраться до Лондона. Там они будут в безопасности. Они так увлеклись обсуждением деталей побега, что не подумали, как сложится их дальнейшая жизнь в столице.

Вернувшись в Большую галерею, Орландо облачился в новую одежду, привезенную Имоджин из Блендфорда. Имоджин с гордостью отметила, что все вещи сидят на нем как нельзя лучше. Затем они упаковали сумку — одну на двоих. Они с беспокойством всматривались в ненастную ночь за окном. Имоджин принялась плести из простынь веревку, которая должна была помочь им обрести свободу.