Дэвид Дикинсон - Смерть в адвокатской мантии

В половине двенадцатого Джонни присел у постели и начал рассказывать другу истории об их знакомых и сослуживцах по Индии. О чудаках, безумцах, трусах, храбрецах. О тех, кто презирал туземцев, о тех, кто их любил, и о тех немногих, кто перенял их образ жизни. Большинство историй были забавными, а некоторые — очень смешными. Но смех, который так надеялся услышать от друга Джонни, так и не прозвучал. Куранты соседней церкви отзвонили полночь. Лорд Фрэнсис Пауэрскорт по-прежнему оставался в коме, плавая в сумрачных водах между жизнью и смертью.

Эдвард и Сара пришли на Манчестер-сквер на пятый день после прогремевшего в музее рокового выстрела. Они принесли свежие вести из Куинза. Самоубийство Бартона Сомервилла не слишком опечалило его коллег. Бенчеры по призыву Максвелла Керка всем составом сложили свои полномочия, признав полный провал руководства, которое осуществлял бывший казначей.

А на Манчестер-сквер представление «Острова сокровищ» с каждым разом обретало все большую выразительность. Наловчившись в изготовлении черных меток, Оливия снабдила ими всех в доме: Эдварду досталось даже две, а бедняга дворецкий Райс был уже четырежды отмечен зловещим знаком. Эдвард внес новые краски в домашний спектакль. Пока Сара читала вслух, он научил детей при помощи чулка, резинки и тесемки подвязывать одну ногу к бедру. А две обнаруженные в кладовке и подпиленные по росту истертые швабры превратились в отличные костыли. Теперь Оливия и Томас могли изображать Долговязого Джона Сильвера, стучащего костылем по палубе «Испаньолы», которая на всех парусах летит к сказочному острову сокровищ. За неимением попугая хрипло выкрикивать «Пиастры! Пиастры!» поручили знатоку пернатых Джонни Фицджеральду. Однако исполнители роли злодея Сильвера неожиданно столкнулись с серьезной проблемой — оказалось, прыгать на одной ноге не так просто даже с костылем. И в результате, то страшный пират Оливия, то страшный пират Томас падали на пол и, беспомощные, валялись, хохоча, пока добрые люди не помогали им встать. А если вокруг никого не было, Томас заявлял, что останется на полу навсегда. Эдвард заверил детей, что в какой-то главе книги говорится, что сам одноногий Сильвер целый год учился передвигаться на костылях. На четверть часа разыгравшиеся дети забыли про болезнь отца, но вот в очередной раз появился доктор в сопровождении леди Люси, и дети отправились к себе. Эдвард и Сара тоже попрощались.

— Куда мы пойдем, Эдвард? — спросила Сара, когда они вышли на Манчестер-сквер. — Может, в Собрание Уоллес? Посмотрим, где стреляли в лорда Пауэрскорта.

— Давайте зайдем ненадолго, — сказал Эдвард, переводя ее через площадь, — но не осматривать место перестрелки. Мне хочется показать вам кое-что на втором этаже.

Поднявшись по главной лестнице, они прошли в небольшой зал. Там над окном висел холст среднего размера: на фоне сельского пейзажа под пасмурным небом вели, взявшись за руки, плавный хоровод четыре времени года — «Осень», которую олицетворял бог вина Вакх в венке из багряных листьев, «Зима» с платком на голове, «Весна» с вплетенными в волосы колосьями и «Лето». Слева от центральной группы стояла статуя с лицами юного и зрелого Вакха, справа — что-то вроде надгробия. В нижних углах картины были изображены два амура, один из них забавляется с песочными часами. Музыкальное сопровождение обеспечивал играющий на лире Сатурн, бог времени, а наверху, в облаках правил бегущей по небу колесницей бог солнца Аполлон.

— Картина называется «Аллегория человеческой жизни», — пояснил Эдвард, пристально глядя на свиту Аполлона. — Ее написал французский художник Никола Пуссен. У него немало подобных образов. Мифологические сцены с идиллическими пейзажами, философские размышления, навеянные стихами Овидия и других поэтов. Пуссен, кажется, долго работал в Риме, по заказу кардиналов и других важных персон.

Сара не могла понять, почему Эдвард привел ее именно сюда. Красиво, конечно, но должна быть какая-то причина.

— И что же это означает? — спросила она.

— Ну, вообще-то в основе этого сюжета миф: времена года жаловались, как тяжела человеческая жизнь, и Юпитер подарил людям бога вина Вакха. Но на самом деле смысл картины можно толковать по-разному. Она может означать, что мы должны быть благодарны не только за дарованное нам вино, но и за неторопливую смену сезонов, вовлекающих наши жизни в прекрасный танец. Посмотрите, как плавно, размеренно движется хоровод времен года. А пухлый ангелочек с песочными часами говорит об утекающем времени, тщетности людских желаний и о том, что конец неизбежен.

— Послушать вас, Эдвард, так это ужасно грустная картина, — вздохнула Сара и взяла своего спутника под руку.

— Да нет, я так не думаю. Просто времена года бессмертны в своем хороводе, как в «Оде греческой вазе» Китса, где есть подобный этому Сатурну «флейтист, играющий напев все время новый». Фигуры на холсте не могут кружиться быстрее или меняться местами — Пуссен не позволит им этого. Однажды оказавшись внутри круга, из него не выбраться. Вот и мы, глядя на эту картину, будто попадаем в ловушку, оказываемся в плену собственной судьбы.

— Вы, Эдвард, сегодня много философствуете. Это «Остров сокровищ» так на вас повлиял?

— Вряд ли, — рассмеялся молодой человек. — Но этот холст Пуссена заставляет задуматься о преходящем времени, тут уж ничего не поделаешь… — «Давай же, не тяни!», подстегнул себя Эдвард. — Мы постоянно говорим о времени, но в действительности о нем не помним. А ведь оно утекает с каждой секундой, как в этих песочных часах. В конечном счете мы его просто теряем…

И вдруг Сара догадалась, зачем они пришли сюда, к этой картине, почему Эдвард погрузился в философские размышления и зачем все эти экскурсы в историю искусства.

— Так вот, Сара, — сам того не заметив, повысил голос Эдвард. — Иногда следует, как говорится, схватить время за хвост. Нельзя же, в самом деле, постоянно откладывать до вечера, на завтра, на следующую неделю. Надо ловить момент. Сара, вы будете моей женой?

Вопрос огорошил Сару. Она знала, что когда-нибудь услышит его, но не думала, что он прозвучит так внезапно. Да и сам Эдвард выглядел растерянным. Возможно, это не он поймал момент, а коварное время настигло его. Сара крепко сжала его руку.

— Конечно, выйду! — сказала она. — Но почему ты так долго тянул? Я думала, ты уже никогда не сделаешь мне предложения.

Леди Люси дежурила у постели мужа. Было около одиннадцати вечера. Сиделка на цыпочках вышла из комнаты, и леди Люси вдруг поняла, что впервые за эти дни осталась с Фрэнсисом наедине. Сегодня ее все время преследовало жуткое видение. Похороны. И хоронила она уже второго мужа. Как и тогда, был строй военных, затянутых в парадные мундиры, солнечные блики на их до зеркального блеска начищенных башмаках, сверкание вскинутых в последнем приветствии сабель. Она сама у края глубокой могильной ямы и схватившие ее за руки, безутешно рыдающие дети. И торжественные звуки траурного марша из «Саула» Генделя. Марша, с которым военные оркестры шли по улицам Лондона за гробом королевы Виктории.