Филипп Ванденберг - Сикстинский заговор

Еллинек удивился, что преемник Иоанна Павла I не продолжил готовить созыв собора. Штиклер заметил, что это было невозможно уже потому, что все документы и проекты бесследно исчезли. Штиклер точно знал, что Джанпаоло вечером, накануне смерти, работал над ними, собираясь реорганизовать курию.

– Не считаете ли вы, что документы могли быть украдены?

Штиклер был в этом уверен. Монашка, нашедшая утром Джанпаоло мертвым, сказала, что в руках он держал документы. Но в официальном некрологе о его смерти говорилось, что Джанпаоло умер за чтением книги. Монашке сразу же закрыли рот и сослали в отдаленный монастырь.

– У меня, – заговорил Еллинек после долгого молчания, – появились ужасные подозрения. Кроме вас об этих намерениях знали только два человека, два ярых противника его планов, так как папа собирался снять их с должностей… Его смерть… именно в этот момент… Исчезнувшие документы… Вывод напрашивается сам собой… Касконе и Канизиус… Они обязаны были… Нет, я не решаюсь произнести это вслух.

– Я согласен с вами, – сказал Штиклер, – но абсолютно нет доказательств, и поэтому я должен молчать.

Еллинек прокашлялся:

– Беллини недавно упоминал о секретной ложе. Вы знаете о ней?

– Разумеется.

– Он заявил, что некоторые представители курии также состоят в этом обществе. Как вы считаете, эти двое имеют к ней какое-то отношение?

– Я совершенно уверен. Есть реестр членов ложи, и я слышал, что в нем – оба имени. Наверное, ваши исследования показались им угрозой, и они послали вам предупреждение. Тот, кто виновен в исчезновении тапочек и очков папы, и послал эти вещи.

– Я не могу поверить. Все это чересчур ужасно. Монсеньор, что же должно было стать темой этого собора?

– Речь шла о воскресении Иисуса.

– Воскресение Христа? И письма, и документы, над которыми работал папа, исчезли в ночь его гибели?

– Не сразу, – ответил Штиклер. – Отчетливо это помню: как камердинер папы, я должен был разобрать бумаги на его письменном столе. Я нашел несколько старинных папок, писем и одну иудейскую рукопись. Папа денно и нощно сидел над этим документом, и, когда я входил, закрывал его.

– О какой рукописи шла речь, вы не вспомните?

– К сожалению, Ваше Высокопреосвященство… Тогда я не придавал этому значения. Мне это не казалось важным. С другой стороны, торопил Касконе: стол нужно было разобрать как можно скорее, до вечера. Поэтому последние документы, над которыми работал папа, я оставил в качестве его наследия.

– А где же все это находится?

– В архиве, там, где сберегается наследие всех понтификов.

Еллинек вскочил:

– Штиклер, так вот же в чем дело! Вот почему мне не удалось найти эти документы в секретном архиве, где им самое место и где они были изначально.

Страстная пятница не принесла спокойствия и умиротворенности в душу кардинала. Удастся ли ему отыскать «Книгу молчания»? Над этим вопросом он думал даже во сне. Если бы только Штиклер оказался прав! По крайней мере, это было единственным логичным доводом: ODESSA вернула документы Ватикану в благодарность за организацию «монастырского пути». Там они пребывали в Riserva, вдалеке от всех. Там бы они и остались, непознанные и забытые, потому что секретный архив – это своеобразный склеп для документов, которые должны оставаться тайной. Ведь имя Абулафии не фигурирует в архиве, а значит, тайна навечно осталась бы нераскрытой, если бы брат Бенно не доложил. Джанпаоло о своих исследованиях. Вероятно, Джанпаоло ознакомился с трудами Абулафии из архива и решил созвать собор.

Что же такого, domine nostrum, было в «Книге молчания», что папа решился на такой принципиальный шаг. Ясно было одно: он поплатился за это жизнью. Казалось, таинственная рукопись будто сама просилась в мир. Сначала она хранилась в монастыре на Авентинском холме, затем – в секретном архиве, теперь – в наследии папы. Ведь при обычных обстоятельствах никто никогда не увидел бы ее. Да и кто имел доступ к этой части архива?

Еллинек не мог дождаться, когда во вторник после Пасхи архив откроют. Он обязан получить ответы на свои вопросы сейчас, в Страстную субботу. Вызвав ключника, он сообщил, что проводит важное исследование, поэтому служитель должен отдать ему ключ и оставить одного. Кардинал пошел к двери архива Ватикана, она вела в комнату, где он никогда раньше не был. С каждым шагом его волнение росло. На минуту он замер в нерешительности, прежде чем повернуть ключ в замке. Что его ждет? Какую ужасную истину он узнает? Наконец он уверенно открыл тяжелую дверь.

Комната была ему незнакома. Сначала кардинал подождал, пока глаза не привыкнут к темноте. Все напоминало склеп. Металлические ящики и коробки вдоль стен. Странный затхлый запах. Пахло не бумагой и кожаными переплетами, как в Riserva. Эта комната была усыпальницей документов, самых интимных, принадлежавших некогда понтификам. На каждом из металлических ящиков было написано имя: Лев X, Пий XII, Иоанн XXIII – и так в прямой последовательности. А затем он заметил и имя Иоанна Павла I на простой медной крышке, незамысловатой, как жизнь самого папы.

Еллинек бережно вынул ящик и поставил его на стол. Коричневатый ящик был шириной около полуметра и длиной в метр. Некоторое время кардинал смотрел на него. Он был так близок к истине, но мужество, казалось, покинуло его. Еще мучительнее был страх перед неизвестным. Что его ждет? Какая правда ему станет известна? Имел ли он право трогать документы понтифика?

Если Господь пожелал, чтобы рукопись была утеряна и забыта, смел ли он возвращать ее на свет божий? Нес ли он за это ответственность? Решится ли он, не посвящая никого, в одиночестве вести здесь исследования? Разве не должен он был рассказать все участникам консилиума?

Все эти мысли проносились в голове кардинала. Меж тем он уже сломал печать. Внутри лежали письма, документы и исписанные листы. Здесь действительно находился оригинал письма Микеланджело к Асканио Кондиви. Руки кардинала тряслись: на дне ящика лежал толстый пергаментный свиток. Вынув его, он сразу узнал древнееврейские буквы. Бумага пожелтела от времени, на титульном листе надпись – «Книга молчания».

Рукопись разбирать было сложно. Еллинек внимательно стал вчитываться:

«Я, имярек и незначащий, получил от моего учителя это знание, которое ему дал его учитель, а тому – свой, с заветом передать это знание дальше тому, кто достоин и талантлив, и чтобы эти достославные люди передавали истину далее, чтобы она никогда не утратилась». Кардинал узнал стиль каббалиста Абулафии и продолжил читать текст – строку за строкой. «Я задумал данную книгу, – писал Абулафия, – потому что, преследуемый инквизицией, я сомневался: удастся ли мне передать тайну изустно. Но она не может уйти в небытие. Тогда я решился передать известные мне знания в виде послания. Тому, кто не является каббалистом, запрещено под угрозой проклятия Всевышнего читать "Книгу молчания"».