Элизабет Редферн - Музыка сфер

Ему почудился какой-то звук, и он быстро обернулся. Дым рассеялся, и он увидел молодого человека на кушетке в углу балкона. Гай де Монпелье лежал неподвижный, безжизненный, с лицом в жутких лиловых пятнах, следах его агонии. У его ног распростерся труп женщины с коротко остриженными рыжими волосами, тоже задушенной. Он догадался, что это Августа, убийца его дочери. Может ли это быть правдой? Да. Элли не была сильной, и взрослая женщина, напавшая на нее сзади, могла легко с ней справиться. Дым вновь рассеялся, и наконец он увидел своего брата, скорчившегося на коленях. Джонатан бросился к нему, окликая по имени. Он увидел, что руки Александра связаны у него за спиной. Рот был в крови, а глаза — воспаленно-красными. Джонатан еле выговорил:

— Твои глаза… Что с твоими глазами?

Александр приподнял голову. Лицо у него было вымазано пылью и кровью.

— Карлайн залил их чистым спиртом, — прошептал он. — Ослепил меня… — Он закашлялся от дыма и умолк.

Джонатан яростно выругался и поспешно развязал лигатуру, стягивавшую руки Александра, закинул его руку себе на плечи и сказал насколько сумел спокойно:

— Пора выбираться отсюда, Александр. Крепче держись за меня.

Вместе они начали, спотыкаясь, с мучительной медленностью спускаться по ступенькам. Из глубины здания било жаром, будто из плавильной печи, и Джонатан опасался, что огонь уже добрался до низа лестницы. Он слушал жуткий шум адского пожара внутри: рев жадного пламени, треск балок, им пожираемых. Они были еще на половине спуска, когда Александр поник на колени, и Джонатану с трудом удалось удержать его от падения вниз.

Александр с усилием перевел дух.

— Спускайся один, прошу тебя. Из-за меня ты подвергаешься опасности. Я спущусь за тобой…

Но Джонатан подождал, пока Александр не собрался с силами, а тогда вновь закинул руку брата себе на плечи.

— Побереги дыхание, — сказал он мягко. — Мы уже почти дошли. Еще несколько шагов.

Он боялся и за брата, и за себя, так как теперь языки пламени вырывались из окон всех этажей, а кирпичная кладка под ними трескалась от непомерного жара. Дым клубился вокруг, душил их, ослеплял. Джонатан почти отчаялся, когда почувствовал, что ступеньки кончились. Они добрались до земли. Ухватив руку брата еще крепче, шепча яростные слова подбадривания, он потащил Александра в сторону от дома.

— Поторопись, — умолял он, — поторопись, прошу тебя.

Они успели только-только. Вверху над ними раздался приглушенный рев, и Джонатан, задержавшийся, чтобы оглянуться, увидел, как печная труба медленно накренилась, проломила крышу, и на лестницу, которая спасла их, обрушилась смертоносная лавина обломков стены. Теперь пламя плясало по всей крыше. Обсерватория Монпелье перестала существовать. Свирепый воздушный вихрь поглотил дом, разбрасывая снопы искр и пепел.

Джонатан повел брата в глубину заросшего сада. Деревья ближе к дому были опалены, их листья свернулись и почернели от жара. Но дальше воздух был прохладен, и темнота, казалось, сулила защиту, хотя Джонатан и понимал, что это просто иллюзия.

Он услышал звук струящейся воды, огляделся и увидел декоративный ручей, черно поблескивающий между заросшими папоротником берегами. И сказал быстро:

— Тут есть ручей, Александр. Если ты промоешь свой глаз, это, наверное, поможет. И как только представится возможность, мы найдем врача.

Он подвел Александра к ручью, помог ему встать на колени и промыть глаза прохладной водой.

— Уже получше?

— Да, — сказал Александр. — Спасибо тебе.

— Ты что-нибудь видишь?

Александр обернулся к нему.

— Пожалуй, немножко.

Но Джонатан знал, что Александр лжет, что здоровый глаз брата безвозвратно ослеплен. Он сидел у ручья, пока Александр умывался, смотрел на горящий дом, и его сердце все больше переполнялось отчаянием.

Огонь теперь пожирал все и вся, превращая особняк Монпелье в прокопченный скелет из камня и кирпича. Александр тоже повернулся к дому, будто видел зарево пожара.

— Карлайн убит, — сказал Джонатан. — Я застрелил его.

— Я рад, — отозвался Александр. — Это он убивал девушек?

Джонатан поколебался.

— Да.

— Он ненавидел всех женщин.

— Да. А что произошло с Ротье?

— Карлайн убил и его. Ротье был шпионом, но ты ведь это знал, так? Потому ты и просил меня бывать здесь.

Джонатан на мгновение спрятал лицо в ладонях.

— Не с самого начала. Вначале из-за Элли. О шпионаже вопрос встал позже… Ах, Александр! Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? Если бы я знал, во что я тебя впутываю…

Но Александр, его глуповатый, толстый старший брат Александр, повернул к нему слепое лицо, полное сострадания, взял его руки в свои и сказал:

— Как ты мог знать? Ты не должен упрекать себя, Джонатан. Ты хотел помешать убийце убивать, ты хотел помешать Ротье шпионить, но были люди, не хотевшие, чтобы ему мешали… — Александр помолчал, потом продолжал почти с изумлением: — Бедный Ротье! Он был в полном ужасе, узнав, как его использовали обе стороны. Наверное, ему навязали шпионаж. По натуре он был хорошим, добрым человеком. Единственным его недостатком была слишком сильная любовь к Августе.

— Ему платили золотом, — сказал Джонатан. — В подзорной трубе, которую я нашел у «Дома-На-Полпути» вблизи того места, где твоя карета чуть не опрокинулась, были золотые монеты.

— В трубе, которую мне дал Персиваль… — прошептал Александр.

— Так это был ты? — воскликнул Джонатан. — Ее вез ты? А я полагал, что Гай.

— Персиваль дал ее мне для Ротье. Значит, и он замешан во всем этом. Персиваль… Я думал, что он мой друг.

Наступило молчание. Потом Джонатан сказал:

— Золото у меня с собой, здесь. Оно твое, Александр.

— Не думаю, что я его хочу, — ответил Александр негромко.

Он обернулся в сторону дома. Немного погодя он сказал:

— Дом еще горит?

— Да. Теперь он полыхает весь.

— О-о…

Джонатан догадался, что он думает о Гае. И потрогал руку брата, напоминая, что он тут, рядом. И Александр крепко сжал ее.

Джонатан сказал:

— Твои глаза очень болят?

— Теперь меньше. Вода помогла.

Некоторое время они сидели молча. Где-то во мраке прокричала какая-то ночная птица. Джонатану, поглядывавшему вокруг, один раз внезапно почудилось, что среди деревьев он видит лицо женщины, бледное и эфирное, но тут же понял, что это статуя в ниспадающем одеянии с узором из лишайников. Он подумал о Селене, богине луны и сестре солнца. «Пока Эндимион, ее возлюбленный, спал вечным сном в пещере на горе Латмос, его еженощно навещала Селена…»

Порыв ветра обдал их кислым смрадом горящей древесины. Пламя теперь угасало, истощенное собственным бешенством. И тишина вокруг. Насколько мог судить Джонатан, никто не поспешил в это уединенное место узнать причину зарева. Величественный особняк, обугленный, зачерненный дымом, возносил в небо свой оголенный скелет.