Хавьер Аррибас - Круги Данте

Данте молча скептически воспринял это заявление; однако Баттифолле снова возбудил его любопытство, и теперь он страстно хотел знать, к чему тот ведет.

― Самое важное ― это результаты, ― продолжал граф. ― И они кажутся довольно обнадеживающими.

― Вы хотя бы поделитесь со мной причинами вашего удовлетворения? ― спросил Данте, утомленный этими речами и удивленный косыми взглядами собеседника.

Наместник улыбнулся, вопрос гостя не задел его. И не нарушил ритма его шагов.

― Я скажу вам то, о чем вы просите. Эти флорентийские горожане пришли к общему решению реформировать сеньорию с целью в будущем выбирать приоров. Вы хорошо знаете, что те семеро, которые сегодня составляют правительство, ― это уступчивые люди, покрывающие беспредел барджелло, который их поддерживает. Кроме того, они прямо говорят, что единство Флоренции невозможно, ― заметил он с чувством. ― При новом порядке другие шесть человек присоединятся к ним. Мы ожидаем, что таким образом будет меньше ссор и непонимания.

― Тринадцать приоров? ― спросил Данте. ― Флорентийцы согласились нарушить свои юридические установления, чтобы изменить состав правительства?

Он был удивлен. Мера была экстраординарной; кроме того, он вспомнил о замалчиваниях, о том, что искажение законов было всегда. Получалось, что теперь было поставлено под вопрос государственное устройство сеньории: ведь прошло лишь пятнадцать дней после выборов предыдущих приоров.

― Это было сделано для блага города, ― бросил Баттифолле, ― и потому что они были убеждены в сложности момента.

Данте представил себе эту сцену. Ситуация не могла быть приятной для противников сеньории Роберта; однако они присутствовали, и это было хорошим доказательством того, что их положение оставалось таким же привилегированным, как и раньше. Тут собрались представители знатных родов, и это не оставляло сомнений, что за каждым из них стоит отряд не менее чем в сто человек. А значит, в этой тайной сходке, пришедшей к единому решению, слова весили меньше, чем во время других собраний.

― Решение, благословленное папой Иоанном? ― спросил Данте.

― Забудьте об этом честолюбце и предателе! ― резко воскликнул Баттифолле. ― Папа ведет уединенную жизнь в Авиньоне и каждый раз все меньше интереса проявляет к Италии, кроме тех дел, когда речь идет о его личном интересе. Сами флорентийцы решили взять судьбу в свои руки.

Данте не нравились эти уловки. Он не мог знать, разделял ли их король Роберт. В конце концов, Жак д'Оса, который занял папский трон под именем Иоанна XXII, был советником неаполитанского государя и должен был, очевидно, представлять его интересы в союзе с анжуйцами. Хотя публично понтифик презирал короля, называя его «жалким трусом» всем, кто хотел это услышать. Иоанн представлял собой в глазах своего прежнего господина нечто намного большее, чем необходимое оружие в его претензиях на полуостров.

― И поэтому вы решили, что дела определенно будут решены? ― уточнил поэт.

― Я думаю, что во Флоренции, по крайней мере, будет сделан важный шаг для обретения внутреннего мира, ― ответил граф убежденно. ― Только такое решение может поставить лицом к лицу то, что было, с тем, что есть.

Данте смущенно принял этот намек на возвращение изгнанников. Предположение, озвученное Баттифолле, было необъективным, но настоящие намерения короля Роберта и наместника было практически невозможно выяснить. Граф разыгрывал свои карты мастерски, показывая постоянно ту сторону, которая могла подавить Данте. Он заставлял мечтать о возможности завершения несчастий изгнанников. Он словно обещал закрепить это политическое решение, но одновременно Данте огорчала его неготовность разрешить это пугающее дело, для которого его привезли во Флоренцию, потому что он знал, что наместник Роберта надеется в расследовании этой гнуси на исход, который его удовлетворит. Данте подумал, что Баттифолле тут же заговорит об этом. Он не ошибся.

― Но я вам говорил вначале, что другой очень важный вопрос мог бы повлиять на эти добрые предвестия, ― сказал граф. ― Эти преступления, вдохновленные вашей работой…

― Эти отвратительные имитации сцен, вырванных из моего произведения… ― возразил Дантес раздражением. ― Я говорил вам, что в одном случае текст изменен.

― Называйте их, как хотите, ― произнес Баттифолле спокойно. ― Важно то, чтобы мы в любом случае были готовы остановить их раньше, чем они продолжат. Послушайте, ― мягко обратился он к поэту, ― эти горожане, которые объединились здесь, подозревали друг друга и боялись собственной тени. Если мы готовы устранить это и утвердить новый порядок, может быть, они снова приобретут утраченное доверие и наполнятся добрыми намерениями. Но, ― добавил он серьезно, ― если кровь кого-то из них прольется на улицах Флоренции, я не знаю, чем все это может обернуться. И я не думаю, что вам необходимо говорить, что это самое недоверие, о котором я упоминал, станет еще сильнее, недоверие ко всем изгнанникам, белым гвельфам или гибеллинам. И, конечно, к вам, ― пояснил он с жестокой ясностью.

― Напоследок я буду назван ответственным за эти преступления, ― прокомментировал Данте, как бы подводя итог размышлениям графа.

― Вы и все, кто в какой-либо форме разделяют ваши идеи и страдают от изгнания, ― уточнил Баттифолле с той же резкостью, граничащей с оскорблением. ― Если флорентийцы хотят примириться друг с другом, они, несомненно, должны будут перенести все свои подозрение вовне. Вы понимаете?

Данте молча кивнул. Он понимал, ему не нужно было объяснять несправедливость подобных решений. В делах, подобных этому, просто и выгодно было искать виновных среди тех, кто все потерял. Данте снова чувствовал себя подавленным. Ответственность, которая ложилась на его плечи, было трудно вынести. Он был упрямым и боевым человеком, почти самонадеянным, он не собирался отступать перед трудностями. Но теперь, в пятьдесят один год, он оказался лицом к лицу с обстоятельствами, которые были сильнее его. Он склонил голову, задумчиво и мрачно.

― Есть ли новости по этим делам? ― нарушил молчание Баттифолле.

Данте мгновение колебался. Он мог бы пуститься в подробное и бессмысленное повествование, рассказать о предположениях и гипотезах, о сторонах, которые уже рассмотрены; начать пространные жалобы на отсутствие подходящих инструментов для ведения расследования… Все это он мог бы сказать, но конкретных результатов не было. Или он мог успокоиться, дать понять, что Данте Алигьери в данный момент не ответит на измышления своего собеседника, что он не готов пролить свет на события. Он выбрал последнее.

― Ничего даже об этих фантазиях или демонах с голубыми ногтями, о которых вы мне рассказывали? ― настаивал граф.