Дэйл Фурутани - Убить сёгуна

Кадзэ покачал головой.

— Они станут искать в первую очередь именно там, — сказал он и кивнул на нижние ящики, где хранился грим. — Я придумал кое-что получше.

По улице двигался отряд стражников. Они проверяли каждый дом и каждую лавку. Стемнело. Зажглись факелы и фонарики. В их желтом теплом свете мелькали суровые тени пик и обнаженных мечей. Зеваки выходили на улицу, чтобы поглазеть на интересное зрелище. Стражники задерживали всех жителей этого квартала, и если находили человека подходящего возраста и телосложения, тотчас вели его к одному из воинов, который видел Кадзэ в доме Инатоми.

К начальнику отряда, направляющемуся к театру Горо и Хандзо, подбежал гонец.

— Есть какие-то новые сведения, господин? — спросил он.

Командир отрицательно покачал головой и сморщился. Это тот самый самурай, которого Кадзэ ударил палкой, и его голова все еще сильно болела.

— Нет. Скажи Ёсиде-сама, что мы пока не обнаружили ничего подозрительного. Нам попадались только шлюхи и прочее отродье.

Гонец умчался прочь с донесением, а отряд подошел к театру.

— «Ка-бу-ки», — по складам прочитал старший надпись над дверью. — Что это такое?

— Здесь танцуют гулящие женщины, господин. Помните? Мы закрыли заведение две недели назад. Теперь у него новые владельцы. Похоже, они ставят пьесы. Тут больше нет бесстыдных танцовщиц.

— Женщины на сцене! — произнес стражник, покачав головой, как бы сокрушаясь по поводу того, куда катится мир. Впрочем, от качания голова у него опять заболела и даже закружилась. — Я сам поведу туда людей. Мне известно, как выглядит этот пес. Если он только прячется там, я сразу его узнаю.

Стражник вошел в театр с шестью копьеносцами. В вестибюле его встретил испуганный крестьянин, который, судя по всему, был управляющим или владельцем заведения.

— Как твое имя? — сурово спросил самурай.

— Меня зовут Хандзо, господин.

Хандзо начал кланяться так низко, что едва не бился головой об пол. Крестьяне не имели фамилий, лишь самураи и люди благородного происхождения обладали привилегией получить второе имя. От частых поклонов крестьянина у начальника стражи голова разболелась еще сильнее. Он ударил глупца ногой, и тот с громким криком рухнул на землю. Не утруждая себя взглядом в сторону поверженного крестьянина, самурай повел своих людей в глубь помещения.

В театре было малолюдно, однако присутствующие с интересом наблюдали за происходящим на сцене. Почти у всех имелась какая-то еда, которую приносят сюда лоточники или сами зрители. Однако никто не ел: все не спускали глаз с актеров.

В центре сцены находились мужчина и женщина. По бокам расположились флейтист и барабанщик, обеспечивающие музыкальное сопровождение декламации.

Женщина была одета в кричащее красно-желтое кимоно, а ее лицо густо покрывал белый грим. На лбу — нарисованные высокие изогнутые брови, а губы ярко накрашены, краснее самой яркой цубаки, камелии. Актриса стояла на коленях. Несмотря на грим, было видно, что девушка далеко не красавица. Стражник подумал, что женщины, исполнявшие неприличные танцы, теперь, наверное, заняты другим, более откровенным ремеслом. Да, красавицей актрису не назовешь, однако в том, как она держится, как изящно склоняет голову, есть нечто привлекательное. По ее осанке видно, что она играет девушку благородного происхождения.

Способность показать возраст и жизненный статус несколькими умелыми жестами заслуживала восхищения. Однако на сцене присутствовал еще один персонаж, монах, который приковывал к себе внимание зрителей. На нем был парик, черные волосы растрепаны, лицо покрашено в белый цвет, как и у женщины, а на этом белом лице проведены жирные черные полосы — глубокие старческие морщины. Весьма необычный и бросающийся в глаза грим, офицер еще никогда не видел ничего подобного.

Монах шаркающей походкой прошелся по сцене, возвел очи горе и понюхал воздух.

— Послушайте, долгие годы я провел в горах, — заговорил он. — Туда привел меня мой уважаемый сэнсэй, когда я был еще ребенком. Он обучил меня священным сутрам и пути аскезы. Я никогда не общался с людьми, кроме нескольких человек, которые навещали меня в моей хижине. Я жил святой, чистой и непорочной жизнью вдалеке от соблазнов плоти и поэтому мало сведущ в людских делах. Я пребывал в полном одиночестве. Лишь странствующие монахи и дровосеки порой нарушали мое уединение…

Стражники начали перешагивать через низкие перегородки, которые ограждали места перед сценой. Зрители с удивлением наблюдали, как они методически переходили от одной ячейки к другой, вглядываясь в лица. Но представление прерывать не стали. Актеры и музыканты, возможно, и были удивлены присутствием стражников в зале, однако никак не выразили своего недоумения.

Монах пересек сцену и споткнулся о стоящую на коленях девушку. Всем своим видом выражая удивление, он обратился к зрителям:

— Постойте, что это за человек? Его лицо более нежное, чем лица тех, кого мне довелось видеть в горах. У него длинные густые шелковистые волосы, пахнущие цветами. На нем расписное, странно сшитое и легкое кимоно. Он не похож на других мужчин, навещавших меня в моем уединении. Кто ты, незнакомец?

Дева не ответила и смущенно спрятала лицо. Некоторые зрители захихикали, даже командир стражников улыбнулся.

— Странный парень! — воскликнул монах. — Интересно, почему он так необычно сложен и такой округлый? Может быть, он что-то прячет под одеждой? Надо в этом разобраться!

Зрители начали смеяться, когда монах подошел к девушке и остановился за ее спиной. Она молчала, скромно потупив взор.

— Скажи мне, что привело тебя сюда, незнакомец? Бежишь ли ты от кого-то или просто заблудился? — спросил монах.

Девушка ничего не ответила.

— Что ж, тогда, с твоего разрешения, мне придется обыскать тебя. Надо посмотреть, что ты прячешь под одеждой. Скрываемые предметы, возможно, помогут мне определить, кто ты есть на самом деле и почему нарушил мое уединение.

Монах наклонился и положил руку на шею девушки. Потом повернулся к зрителям:

— Очень интересно. Кожа у незнакомца нежная и ароматная, как лепестки ботана. Она вовсе не такая грубая, как у меня и у других мужчин.

Он засунул руки в кимоно девушки, сжав ее грудь.

— Невероятно! У него на груди растет большая шишка! — Зрители разразились смехом. — Даже две шишки! Что за странный человек. — Ощупав девушку, монах заявил: — Дело становится все более запутанным. На концах этих холмиков имеются маленькие утолщения, твердые, как галька, и весьма приятные на ощупь!

Теперь даже стражники в зале начали посматривать на сцену и смеяться вместе с другими.

— Клянусь богами, мне необходимо провести дальнейшее обследование!