Томаш Миркович - Паломничество в Святую Землю Египетскую

Однако не во всех храмах уверовали в вечернюю победу бога Ра; в некоторых все еще совершались моления с тем, чтобы Апеп извергнул его из своих внутренностей; некоторые жрецы предпочитали не рисковать, зная, что на весах лежат судьбы мира. Сосуществование различных верований, касающихся одного и того же бога, как и переход свойств одного божества к другому, было типично для страны, из которой Суну отправился в свое великое путешествие; Ра, Бог-Солнце, считался высшим божеством, но с приведенной выше версией сосуществовала и другая, согласно которой солнце было лишь кучкой навоза, которую тащил по небосклону священный жук Хепер. Со временем черты Бога-Солнца перенял Амон, имя которого означает «скрытый», местный бог Фив, вознесенный превыше других богов, когда его жрецы захватили власть в государстве; это он под именем Амон-Ра почитался как источник жизни в небе, на земле и в ином мире. Полагаю, что именно в его фиванском храме совершались моления против Апепа, когда наш предок покидал отечество. Более того, имя нашего предка ясно свидетельствует, что он был одним из тех, кто эти моления совершал.

Я уже написал, что Суну должен был прибыть на земли нынешней Польши после распложения змей; думаю, что он отправился туда, услышав весть о них, привезенную Геродотом. Весть эта со временем дошла и до Фив, ибо у Геродота были там друзья – ведь он посетил Египет перед путешествием в страну скифов; не думаю, однако, что она застала Суну в Фивах, потому что трудно себе вообразить, что эта весть побудила бы жреца покинуть храм и отправиться в опасное путешествие. Допускаю, что он покинул родину еще раньше, и известие о змеях застало его либо в Греции, либо в одной из заморских греческих колоний.

В 460 году до нашей эры на родине Суну произошло очередное восстание против персидского господства, навязанного за шестьдесят лет до того Камбизом. Первые успехи повстанцев под предводительством Инароса, которым помогали двести триер, присланных из Афин, привели к тому, что весть распространилась по всей стране; крестьяне бросали землю, слуги – господ, господа – имения; все, кто был жив, отправлялись на север, то есть в Нижнее царство, чтобы воевать с персами. Полагаю, что тогда прибыл из Фив и наш предок; война побудила его покинуть храм. Очень возможно, что как жрец, а стало быть – человек образованный, знающий, вероятно, греческий язык, он был придан афинянам в качестве переводчика.

Геродот посетил Египет на второй или третий год непродолжительного царствования Инароса, судя по тому, что он упоминает черепа убитых персов, валяющиеся на поле битвы; если бы он приехал позже, черепов уже не было бы видно. Как известно, в страну скифов он отправился только спустя несколько лет. Поэтому, если бы я писал роман, то сложил бы сказку про то, как греческий историк и египетский жрец познакомились и подружились, после чего Суну решил отправиться с Геродотом в большое путешествие, потом разлучился с ним и добрался до земли невров. Мне, однако, важна истина или по крайней мере такой гипотетичеокий ход событий, который не требует подгонки фактов.

Войско, отправленное против повстанцев Артаксерксом, разгромило их после шестилетних боев. Инарос, взятый в плен, был увезен в Персию и казнен; греки – вернее, то, что от них осталось, – отступили в пустыню и кружным путем вернулись домой. Хотя восстание еще не было вполне подавлено, но очевидно догорало; те из повстанцев, кто больше всего боялся репрессий, бежали из отечества. Полагаю, что как раз с ними – или с отступающими афинянами – покинул Египет и наш предок.

Трудно гадать, что делал Суну в Греции в последующие годы; подозреваю, что углублял свои познания, а вместе с тем предпринимал усилия, чтобы афиняне опять помогли его родине. Быть может, впрочем, он вовсе не бежал в Грецию после пленения персами Инароса; быть может, он прибыл в Афины позже как посол его преемника Амиртея. Об этом я также не могу судить; во всяком случае, афинский флот – действительно высланный на помощь Амиртею – повернул домой при известии о кончине Кимона, а вскоре был подписан греко-персидский мир, что повлекло за собой окончательное поражение египетского восстания. Был год 449 до нашей эры.

Безотносительно того, прибыл ли Суну в Афины как беглец или позже как посол, не думаю, чтобы ему там жилось хорошо; а греко-персидский мир мог и вовсе сделать его присутствие нежелательным. Потому подозреваю, что за весть о распложении змей в некоей дальней стране, когда она, передаваемая из уст в уста, дошла из Самоса в Афины, он ухватился, как тонущий хватается за соломинку. На родину он вернуться не мог; в Афинах остаться либо не мог, либо не хотел; внезапно перед ним открылись новая цель и новая возможность применения знаний, обретенных годами учения в фиванском храме. Он отправился истреблять змей в стране невров.

Не знаю, где он странствовал и как долго, хотя по крайней мере первую часть его путешествия могу воссоздать без труда – ведь уже более трехсот лет это был торный путь: скорее всего он поплыл из Афин в один из греческих городов на берегу Черного моря, в те времена уже объединенных в Боспорское царство, называемое так от Босфора Киммерийского, или Керченского пролива. Поскольку он основывался на известиях, привезенных Геродотом, то, несомненно, стремился избежать контакта с таврами, которые, по сообщению историка, рубили путешественникам головы, насаживали на колья и прикрепляли к дымовым трубам, чтобы те стерегли их домашний очаг. Поэтому наверняка он решил двинуться дальше по пути, проложенному уже Геродотом, – вверх по Бугу; если так, то, несомненно, посетил Ольвию, заложенную на правом берегу этой реки. Быть может, там он и нанял ладью с экипажем?

Со временем, как прежде Геродот, он повстречал невров и подробно расспросил о змеях, которые согнали их с прежних земель и из прежних жилищ, а также о том, как до тех земе Добраться; о том, как проходили эти переговоры и как выглядело его дальнейшее странствие, я не стану гадать. Ограничусь предположением, что, доплыв по Бугу до будущей Волыни он двигался разве что с несколькими слугами, при необходимости меняя коней и проводников.

Единственное, что известно наверняка, это то, что климат должен был казаться ему холодным и недружелюбным; буйные леса должны были его удивлять; отсутствие каких-либо построек из камня – поражать. Он понимал, что приближается к землям, занятым змеями, потому что чем дальше продвигался сначала на запад, а затем на север, тем чаще встречал группы беглецов и брошенные селения. Наконец он добрался до цели своего странствия – увидел змей.

Что могло быть мерзее этих извивающихся ядовитых гадов, которые беззвучно движутся по лесному покрову, свиваясь в клубки на полях, еще недавно плодородных! Можно ли удивляться лужичанам, бежавшим от них на восток до самой Десны и Псёла? Змеи – отвратительные фаллические фигуры, воплощение мерзости и зла! Это они подгрызали корни Иггдрасиля, Мирового Древа; это один из них, неблагодарный Офион, изнасиловал Евриному, свою создательницу; другой пожрал растение, дающее бессмертие, которое Гильгамеш вырвал с морского дна; еще один подсунул Еве запретный плод с древа познания добра и зла; во всех культурах, у всех цивилизаций присутствовала ненависть к этому сатанинскому отродью, символу коварства и лицемерия; в польской же народной традиции сохранилась к тому же – как и на родине Суну и скорее всего под его влиянием – память о змее – враге Солнца. Даже отважный Суну не мог не устрашиться при виде змей – огромных, черных, жалящих ядом; но он превозмог страх и лишь велел слугам разжечь на рассвете большой огонь на ближайшей горе, с которой открывался вид на четыре стороны света.