Томаш Миркович - Паломничество в Святую Землю Египетскую

Когда-то в капусте находили детей; поначалу именно там, слепив из грязи и вдохнув в них жизнь, оставлял их добрый Бог. Потом доставку младенцев по человеческим хижинам он поручил аистам. В те давние времена не было еще зимы, так что аистам не было нужды улетать в теплые края; они могли разносить детей круглый год. Лишь гораздо позже добрый Бог усовершенствовал эту систему, и женщины сами начали пожать потомство. С тех пор Творцу стало гораздо меньше работы; теперь он может целыми днями просиживать на золотом троне, слушая ангельские трели.

Правда, он уже старенький и не всегда помнит, что сам же решил. Иногда вызовет вдруг аиста, даст ему орущего младенца и велит куда-нибудь доставить. А иной раз спустится на Землю и лично оставит несколько младенцев среди грядок капусты. Обычно такие младенцы умирают от холода и голода, потому что с тех пор, как женщины сами рожают детей они их каждое утро на огороде не ищут.

Во времена, о которых рассказывает эта сказка, Бог все еще был сильным, хотя уже немолодым. Он установил, как люди должны выглядеть в общем и целом и какого должны быть роста (в сравнении с нами – просто гигантского: ведь в старину капустные кочаны были куда как больше, чем теперь). Но поскольку им назначить глаз, он еще не решил. Знал только, что не по два – ему хотелось, чтобы в этом они отличались от животных. Поэтому у некоторых гигантов было по четыре глаза, у других по три, а еще у некоторых – один-единственный глаз посреди лба. Эти последние звались циклопами и симпатией не пользовались – в частности, по той причине, что самым изысканным лакомством считали гномиков. Гномики остались еще с тех пор, когда добрый Бог экспериментировал с ростом. Он бы и сам их всех перебил, но был подслеповат и не мог за ними уследить. Именно поэтому на свете столько всяких насекомых: добрый Бог извел бы и их, как двухметровых змей и пауков, у которых брюхо было размером со страусиное яйцо, если бы только их разглядел.

Остальным гигантам судьба гномиков, мелких лесных дикарей, которыми закусывали циклопы, была совершенно по барабану; употребление их в пищу тоже не считалось чем-то предосудительным. Забеспокоились они лишь тогда, когда парочка циклопов за скромным завтраком извела гномиков в целой округе, после чего на амбары налетело голодное воронье.

В те времена по свету ходило много странных существ, которых добрый Бог сотворил раньше и все еще не решил, оставить их или ликвидировать. Среди них был птицеконь – пестрое создание с конским телом и птичьей головой, завершавшейся острым клювом. Он жил в замке у короля гигантов и служил ему курьером. Когда король отправлял его с важным поручением, перед птицеконем обычно шла… хм… «киска». Сейчас это слово значит не то, что прежде, а в те времена так называли удивительных голых монстров с женским телом, круглой лысой головой без лица и небольшими крылышками вместо рук. Существа эти были в общем-то бесполезны: крылья у них были слишком маленькие, чтобы летать, зато из-за отсутствия рук они не могли выполнять чисто женскую работу – рубить дрова, пахать и сеять. По этой причине кисок чаще всего использовали вместе с птицеконями в качестве курьеров. Голыми они ходили не потому, что у них не было ушей и никто не мог им сказать, что нужно одеться, и даже не потому, что у них не было глаз и нечем было увидеть, что они голые. Они просто не знали стыда, как животные. Кроме того, в те времена было очень тепло, и большинство людей тоже обходились без одежды. Чтобы киска, отправляясь в дальнюю дорогу, не стерла себе ног при ходьбе, к каждой ступне ей прибивали гвоздем кусок дерева подходящей формы. Это делали потому, что ни сапог, ни сандалий на ремешках еще не придумали. Киски не жаловались, что им больно, и не только потому, что у них не было рта; они в самом деле от этого не страдали. Кони тоже ведь не протестуют, когда им прибивают подковы.

Королевича, у отца которого жил упомянутый птицеконь, звали Троеглазом, потому что у него было три глаза. Как все гиганты, он был высоким, а сверх того – красивым, сильным и мудрым. Жилось ему совершенно счастливо, потому что в те времена книг еще не знали, так что он мог с утра до вечера носиться по лесам и бить баклуши.

Родители думали, что юноша женится на дочери их друга государя королевства, лежащего за семью лесами и семью горами. Это была необычайно красивая и умная девушка по имени Четвероглазка – у нее было четыре глаза, размещенных с разными промежутками вокруг головы. Поэтому она даже не оглядываясь, знала, что делается у нее за спиной. Королевич и королевна знали друг друга с детства (они виделись на разных королевских собраниях), очень любили друг друга и тоже думали, что когда-нибудь поженятся. Единственный недостаток Четвероглазки состоял в том, что она была плоская как доска, но королевич полагал, что как-нибудь к этому привыкнет.

Так было до той поры, пока однажды он не повстречал в лесу циклопку необыкновенной красоты. Скрытый за толстым стволом развесистой петрушки, он следил, как она с помощью тонкого прутика вытаскивает из норы визжащих гномиков, откусывает им сперва головы, затем по очереди все конечности и на закуску кладет в рот их толстые, истекающие кровью тельца и аппетитно хрустит. Глядя на ее огромные голые колышущиеся груди, на мощный голый выпяченный зад, королевич едва мог удержаться, чтобы не выскочить из-за дерева и ее не облапить. Он чувствовал, что еще мгновение – и он кинется и возьмет ее здесь и сейчас, пусть даже это вызовет войну с циклопами.

Однако когда минуту спустя девушка поднялась с колен и послала в его сторону томный взгляд своего единственного глаза, облизывая при этом губы, багровые от крови гномиков, королевич осознал, что вовсе не хочет овладеть циклоп-кой в лесу – а хочет жениться на ней и провести с нею остаток жизни. Тогда он подошел и представился. К его большой радости оказалось, что циклопка вовсе не простолюдинка, а королевна, дочь повелителя циклопов. Троеглаз знал, что в такой ситуации его родители – несмотря на неприязнь к циклопам – не смогут протестовать.

Королевну звали Одноглазкой. Она сказала ему, что готова обдумать его предложение при одном условии: он должен отдать ей какой-нибудь из трех своих глаз.

– И не подумаю! – воскликнул Троеглаз, развернулся и побежал размашистыми скачками в сторону отцовского замка.

Всю ночь он провел в сомнениях и в конце концов пришел к выводу, что желание циклопьей королевны вовсе не такое уж глупое. Во-первых, если отдать ей один глаз, девушка перестанет быть циклопкой, а тогда у его родителей не останется уже совсем никаких возражений. Во-вторых, разве не справедливо, чтобы у него и у его избранницы глаз было поровну? Ведь в обществе Четвероглазки (хотя он никогда в этом не признавался) ему всегда казалось, что он хуже нее – ведь у него на один глаз меньше. Поутру он выковырял себе средний глаз. Затем вызвал птицеконя, положил глаз ему на спину и велел отнести королевне циклопов.