Виктор Мережко - Сонька. Продолжение легенды

— А что с него ковырнешь?

— Портмоне. Там две сотенные бумажки.

— Значит, успел уже тиснуть. Будем наказывать.

— Ты или я?

— Попробуй ты, — согласилась мать.

Господин вернулся, засовывая портмоне в задний карман, тяжело опустился на стул.

— Сейчас подадут.

— Премного благодарны, — склонила головку Михелина.

На небольшую сцену вышли три музыканта — аккордеон, скрипка и ударные, сделали небольшое вступление, и по ресторану разлилось томное южное танго с небольшой фальшивинкой в верхах.

Михелина поднялась, поклонилась господину.

— Не откажете девушке в танце?

Тот удивленно вскинул на нее глаза, без особого удовольствия поднялся, и они направились к танцевальному пятачку.

Кроме их пары здесь топтались еще несколько дам и господ, Михелина вела «ухажера» легко и игриво, выделывая, к его удивлению, неожиданные кренделя, и в какой-то момент ловко выдернула из его «жопника» портмоне, быстро сунула в карман платья.

Музыка закончилась, пара вернулась к столу.

Мать и дочка переглянулись, поняв сразу друг друга.

— Должен заметить, — мотнул головой подуставший господин, — ваша дочка укатает любого жеребца!

— Если вас считать жеребцом, то да, — улыбнулась воровка и поднялась. — Нам пора.

— А как же десерт?

— Оставляем вам. — Сонька достала из сумочка мелкую купюру. — А чтоб не разорять вас, примите в порядке компенсации это.

Михелина подхватила мать под руку, и они весело пошли к выходу.

— Завтра во столько же и в этом месте! — крикнул вслед господин.

— Если у вас хватит денег! — со смехом ответила воровка.

Ночь в Ялте черная, густая, с крупными звездами на небе. Шумно налетают волны на причал, вскидываются изредка пароходные гудки, играют на набережной сразу несколько инструментов — от аккордеона до скрипки, веселится праздный народ, радуясь взлетевшим в небо петардам.

Сонька и Михелина сидели на изящном балкончике гостиничного номера, выходящего прямо на море, пили чай, вели негромкую беседу.

Через балкон от них сидел некий господин с небольшим биноклем, с интересом разглядывающий гуляющую публику, порт и подчас даже воровку с дочкой.

— Ты его очень любила? — спросила Михелина.

Воровка задумалась, тихо ответила:

— Очень. Иногда даже больше, чем себя.

— А за что?

— Не знаю. Любят не за что, а потому что.

— Хорошо, ты любила его, потому что…

— Потому что он был для меня всем. Я даже тебя и Таббу забыла ради него.

— Но ведь он предал тебя.

— Предал. И не однажды. А все равно любила.

— Сейчас тоже любишь?

Сонька опять задумалась.

— Сейчас уже нет. Сейчас жалею, что все уже позади и ничего не вернешь.

— А ты бы хотела вернуть? — удивилась дочка.

— Совсем немногое. Первые наши ночи в Одессе. И еще мои слезы…

Господин на соседнем балконе перевел на них бинокль, стал их разглядывать.

— Чего он зырит? — разозлилась Михелина.

— Кто-то из нас понравился, — улыбнулась мать.

Дочка показала язык господину, снова повернулась к Соньке.

— Если б меня человек предал, я бы никогда его не простила.

— Когда любишь, все прощаешь. Становишься слепой и глухой. Тебя ведь тоже предали, а ты все равно любишь.

— Кто меня предал?

— Твой любимый.

— Андрей?!

— Да, князь Андрей.

От обиды и возмущения дочка даже откинулась на спинку кресла.

— Он не предавал меня. С чего ты взяла?

— Он не стал искать тебя, смирился, что ты исчезла.

— А что он мог сделать?

— Когда любишь, дочка, можно сделать все. Даже это море пешком перейти до другого берега.

Михелина помолчала, отрицательно покрутила головой.

— И все равно я не верю. Когда-нибудь я встречу его.

— Все правильно, — улыбнулась мать. — Только не повторяй ошибок матери. И еще — помни, что мы воровки.

— Почему это я должна помнить?

— Потому что есть в этом мире князья и есть воры. А эти жизни никогда не пересекаются. Каждому — свое.

Дочка о чем-то задумалась, затем решительно заявила:

— Увидишь, он приедет сюда!

Сонька улыбнулась.

— Прилетит. На крыльях.

— Дам телеграмму — и приедет!

— Не делай глупости, Миха. А то как бы вместо князя полиция не явилась.

— Не явится!.. Сколько здесь живем, ни один дубарь не прицепился.

— Не сглазь. А насчет телеграммы подумай. Рискованное дело.

Глаза Михелины налились гневом.

— Я хочу, чтобы Андрей приехал, и он приедет! И ты тогда увидишь, что он не предавал меня!

Воровка улыбнулась, печально сказала:

— Вот ты и ослепла, детка моя. — Помолчала, добавила: — Каждую минуту думаю о Таббе. Увидеть бы вас вместе, и большего счастья не придумаешь.

Ночью княжне не спалось. Она вышла из своей спальни, неслышно прошла по комнатам, заглянула по пути в некоторые помещения, затем вошла в бывший отцовский кабинет. Зажгла здесь свет, принялась с бессмысленным интересом просматривать книги, стоявшие на стеллажах. Вдруг до ее слуха донеслись странные звуки. Их можно было принять за какое-то невнятное бормотание, за сдавленные рыдания, за истязание несчастного, отвергнутого.

Анастасия покинула отцовский кабинет, вышла в большой зал, прислушалась. Звуки доносились из спальни, которую выделили для бывшей примы.

Княжна тихонько приблизилась к ней.

Дверь спальни была чуть приоткрыта. Девочка подошла поближе и увидела Таббу, стоявшую на коленях перед образами и взывавшую к Господу со словами горестной мольбы:

— Боже праведный… Боже милосердный. Помоги мне в моих страданиях. Помоги избавиться от мучений, не покидающих меня ни днем, ни ночью. Страдаю о матери, мной отвергнутой. Болею о сестре, мной презренной. Помоги встретить их, покаяться, упасть на колени и попросить прощения… Боже, помоги мне. Сожалею о содеянном, надеюсь на спасение. Господи, помоги мне…

Анастасия перекрестилась и тихонько удалилась от спальни артистки.

Жара накрыла Ялту с самого утра.

Сезон был в разгаре, и на ялтинском почтамте народу было предостаточно. Михелина сидела за столиком, на специальном бланке старательно выводила текст телеграммы. Сонька стояла рядом, обмахиваясь веером и наблюдая за находящимся в помещении народом.

Неожиданно заметила в толпе того самого господина, у которого они недавно тиснули бумажник, быстро отвернулась, прикрылась веером. Господин прошелся до стеклянной стойки, заглянул за нее, окинул взглядом зал и направился к выходу.

Михелина выводила: «САНКТ ПЕТЕРБУРГ НАБЕРЕЖНАЯ ФОНТАНКИ ДОМ КНЯЖНЫ БРЯНСКОЙ ТЧК ЯЛТА ПРИНЯЛА НАС КАК РОДНЫХ ТЧК МАМЕНЬКА СЧАСТЛИВА ТЧК ОЧЕНЬ НЕ ХВАТАЕТ ВАС ЖДЕМ ТЧК АННА».

Отложила ручку, промокнула чернила, дала матери почитать. Та пробежала глазами написанное, согласно кивнула, негромко сообщила: