Джеймс Риз - Досье Дракулы

— Оскара здесь нет? — уточнил я, испытав, признаться, при этом известии некоторое облегчение.

— Нет. Мой Ас-кар отсутствует, и это так огорчительно, но я прочитала в «Панче», что он навел изрядного шороху в своем турне по Америке.

Затем Сперанца продолжила с притворным изумлением:

— Можете себе представить, Брэм, среди моих гостей есть такие, которые приходят на мои субботы только в надежде встретить здесь Ас-кара? Я чувствую, что становлюсь его матерью, тогда как прежде он был моим сыном. Но разумеется, я смиряюсь с этим как с естественным порядком вещей. [63] Здесь Сперанца несколько опережает события, поскольку на тот момент она, вероятно, еще оставалась самой известной или пользующейся дурной славой из Уайльдов. На самом деле Оскар, описывая свое первое турне по Америке, где он действительно произвел много шума, рассказывал, как был тронут тем, что здесь все привечают его как сына Сперанцы, которую ирландцы, эмигрировавшие во времена голода, хорошо помнят и как поэтессу, и как патриотку. Даже в 1891 году, когда дублинский журнал «Хозяйка дома» провел опрос, призывая читательниц назвать «величайшую из ныне живущих женщин Ирландии», Сперанца получила 78 процентов голосов.

Потом Сперанца сжала мою руку:

— О, Брэм, я нахожусь в несколько затруднительном положении. Мне так хочется, чтобы Ас-кар писал мне чаще, хотя это, конечно, оставило бы ему меньше времени на болтовню, а в этой области он проявляет большой талант. Но вы ведь поговорите с ним на эту тему ладно, Брэм? Как старший брат? От нашего Уилли в этом отношении нет никакого толку.

Что мог я сказать Оскару Уайльду? Это не возымело бы никакого действия: тогда, как и теперь, он был абсолютно не восприимчив к каким-либо уговорам, равно как и к общественному мнению. Конечно, я дал леди обещание, чувствуя, впрочем, что покривил душой, и тут же перевел разговор на другую тему.

— До вас доходили слухи о Россетти? Вы знаете, он сейчас живет в доме номер шестнадцать, всего в нескольких шагах от нашего двадцать седьмого.

— Слухи? — Сперанца встрепенулась.

Я кивнул:

— Нашего Ноэля порой будят павлины Россетти, разгуливающие в общем дворе. Кричат оглушительно, уверяю вас. Возмутительно: он содержит целый зверинец, и соседи настроены против него, естественно из-за слухов.

— Из-за слухов? О, расскажите же, мистер Стокер. О чем слухи?

— О слоне, конечно.

Сперанца отпрянула, приложив руку к сердцу. По правде говоря, ее рука пребывала в нескольких дюймах от вышеупомянутого органа, отделенного от ладони пышной грудью и парчовым нагрудником, напоминавшим слюнявчик, к которому были прикреплены ее броши.

— Продолжайте, мистер Стокер. Что общего может иметь Россетти с толстокожим животным?

— Говорят…

Тут я сделал паузу, главным образом для того, чтобы леди могла сполна прочувствовать предвкушаемое удовольствие.

— Говорят, будто он намеревается завести слона, держать его во дворе и обучить мыть окна Тюдор-хауса.

— Santo Cielo! Святые небеса! Не может быть, вы шутите!

— Но порой могу быть серьезным и сейчас вовсе не шучу.

— Завести слона? Здесь, посреди Челси? Какое транжирство, какое потрясающее транжирство!

Потом в ней проснулось что-то вроде сочувствия.

— Бедный Россетти, бедный, разумеется, только умом, ибо, говорят, он богат, как Крез. Безусловно, он сумасшедший… Представьте себе, я слышала, и говоривший заслуживает доверия, будто Россетти плакал, как дитя, потеряв своего вомбата. Но слон? В голове не укладывается! [64] У Россетти действительно был вомбат, он любил держать его на коленях, почесывая ему брюшко, и после его гибели горько оплакивал. Насчет слона сведений не сохранилось, но, зная биографию Россетти, легко предположить, что у него могло возникнуть такое намерение.

— Помогите мне встать, — сказала Сперанца, протянув руку. — По части слухов я в большом долгу перед той графиней в углу, и слон Россетти как нельзя лучше подойдет для уплаты.

И она, шурша шелком и позвякивая украшениями, отбыла в указанном направлении, напоследок промолвив:

— Непременно загляните к нам в следующий вторник вечером на чашку чая, мистер Стокер. Есть вопрос, который я собираюсь обсудить именно с вами, вопрос о книгах… Не очень приятный, поэтому я не стану портить свою субботу, затрагивая его сейчас. [65] Вероятно, леди имела в виду необходимость обратить свою библиотеку в наличность, как ей пришлось поступить с библиотекой сэра Уильяма, ставшей библиотекой Стокера, перед отъездом из Дублина. Что же касается Россетти, я слышала, у него новый секретарь — Крейн, или Бэйнс, или что-то в этом роде. Нет, нет, Кейн. Говорят, он из Ливерпуля, хотя в прошлый четверг мне показалось, будто он из Лилипутии: проезжая мимо в карете, я увидела, как этот человек, далеко не великан, с немалым трудом взбирается по ступенькам Тюдор-хауса. Надеюсь, мистер Стокер, ко вторнику вы разузнаете побольше и все мне расскажете… Так, говорите, слон? Ну и дела — слон!

И она на всех парусах поспешила к ничего не подозревавшей графине.

Кейн… Я слышал это имя раньше.

Ах да. Сперанца вроде бы сказала Ливерпуль ? Кажется, Ирвинг перед каждой премьерой, помимо всего прочего, напоминал: дескать, желательно, чтобы на спектакле присутствовал некий Кейн из Ливерпуля, представляющий «Городского крикуна». Да, так оно и было. И не тот ли это самый Кейн, который, еще чуть ли не мальчишкой, отозвался об игре Ирвинга в «Гамлете» в столь лестных для актера выражениях, что он захотел с ним познакомиться и пригласил Кейна? [66] Знакомство Кейна с Ирвингом предшествовало знакомству со Стокером. Что же до рецензии, то она была написана в 1874 году, когда Кейну был всего 21 год. Да, так оно и есть. И теперь этот Кейн наконец приехал в Лондон и остановился у Россетти, в половине квартала от моего дома. Весьма любопытно. [67] Возможно, Стокер учуял соперника? Если так, ему можно посочувствовать Холл Кейн, хоть был моложе Стокера на шесть лет, уже встречался с Генри Ирвингом и произвел на него впечатление своими талантами, весьма сходными с талантами Стокера. Стоит вспомнить, что в августе 1881 года Стокер был все еще очаровав Генри Ирвингом и рад возможности состоять у него на службе.

В 1862 году Россетти, безутешный после потери своей любимой Лиззи, [68] Жены, не вомбата. поселился в Тюдор-хаусе. Он арендовал весь дом, значительную часть которого стал сдавать в субаренду. Друг напротив друга на первом этаже жили поэты Джордж Мередит и Алджернон Суинберн, первый — с хорошими манерами, последний — склонный к выпивке и имевший, напившись, обыкновение смазывать перила Тюдор-хауса жиром и съезжать по ним в голом виде. Отрезвляющее влияние на этс гнездо пороков оказывал брат Россетти Майкл. [69] Майкл, брат Россетти, издавал в Англии Уолта Уитмена. Сестра Кристина сама была известной поэтессой.