Борис Камов - Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров

— Я уже говорил, я брал в плен многих хакасов. Предлагал им перевербовку, выдавал особое удостоверение и отпускал. О ком идет речь?

— Мельников фамилии не называет. Далее он сообщил, что вы с этим хакасом долго шептались, а затем поручили красноармейцу Мельникову отконвоировать пленного в лес, там его отпустить и туг же поднять стрельбу, будто бы пленный самостоятельно убежал. Как вы можете объяснить такой подозрительный приказ?

— Подобный факт на самом деле имел место. Если быть точным, то много раз. С Мельниковым и без него. Повторяю, мои разведчики часто перехватывали лазутчиков Соловьева. Я нашел выход в том, что договаривался с ними, что они будут работать на меня и на мой отряд. Одни сотрудничали. Другие обманывали.

Это правда, что я давал поручение Мельникову отпустить пленного в лесу, чтобы стало похоже на побег.

Сильвестр Астанаев, начальник разведки у Соловьева, не сильно доверяет своим агентам. Каждый находится под двойным контролем. Если бы я сказал перевербованному хакасу: «Вот тебе новые сапоги. Иди домой. Завтра придешь опять», люди Астанаева вмиг догадались бы, что он согласился работать на меня. И сразу его убили бы.

И напоследок: как следователь ГПУ Коновалов просил обвиняемого Голикова о личном себе одолжении

Последним оставался главный и самый трудный вопрос — о «самочинных расстрелах», будто бы произведенных А. П. Голиковым.

Несмотря на многочисленные слухи, несмотря на телеграммы из Усть-Фыркальского, Чебаков и поселка Шира, несмотря на доносчиков типа Кудрявцева, Мельникова, Терского и Виттенберга, никаких конкретных сведений на этот счет ни в одну инстанцию не поступило.

Мало того, особо уполномоченные сотрудники четырех ведомств (независимо друг от друга) ездили по селениям, откуда будто бы поступали сигналы и доносы, и опрашивали местных жителей. Но и такие специальные проверки никаких фактов «массовых расстрелов» не выявили.

Повторяю: расследование производилось не в 1994 году, когда появилось на свет «Соленое озеро», а в начале июня 1922 года.

Голиков находился под следствием в Красноярске. Этот факт моментально стал в Хакасии широко известен.

Любой, кто мог от комбата пострадать, или семьи тех, кто будто бы потерял из-за Голикова близких, проживали на прежних местах и еще не превратились в «девяностолетних маразматиков».

По логике вещей отстранение Голикова должно было вызвать поток злорадства и обличительных заявлений. Тем более, что представители власти из Красноярска лично просили местных жителей сообщить все известные факты для наказания комбата — если он виноват.

Никаких жалоб на него не поступило. Ни при устных опросах населения, ни в письменно-анонимном виде. Папка с угрожающей наклейкой «дело № 274» не пополнилась ни одной бумажкой.

В этой унизительной для ГПУ ситуации следователь товарищ Коновалов обратился к Аркадию Петровичу с большой личной, почти дружеской просьбой:

— Не будете ли вы, товарищ Голиков, так любезны сообщить: расстрелы все-таки имели место или нет?

По новому революционному этикету в Советской России даже подследственного предписывалось именовать «товарищем».

Голиков мог ответить что угодно. Тем более, он видел предвзятость губГПУ, хорошо помнил, откуда она берет свое начало и чего добиваются чекисты. Но Аркадий Петрович по роду занятий был командиром. Действовал в соответствии со своими полномочиями. И Голиков ответил:

— Да. Имели.

Сохранились два собственноручных объяснения А. П. Голикова. В них содержатся сведения о судьбе захваченных пленных из числа активных помощников атамана Соловьева. Всех задержали по наводке соседей или агентов-двойников, чей неприметный и опасный труд был оплачен высокосортной и дефицитной мануфактурой.

По законам 1922 года, когда Гражданская война формально (и лицемерно!) считалась законченной, принимать решения о помиловании пленных или расстреле Голиков права не имел. Определять дальнейшую судьбу тех, кто помогал мятежникам, призван был новый, рабоче-крестьянский суд. Знал ли об этом Голиков? Конечно.

Получив под свое командование Ачинско-Минусинский район, неотступно помня, что он представляет Москву, Голиков прилагал усилия, чтобы соблюдать жесткие предписания. Но «гладко было на бумаге»…

Когда Голиков только вступил в должность, часовой задержал мужика, который крутился возле сарая, где хранились боевые припасы. В кармане у задержанного нашли гранату и наган. Мужик, не робея, признался, что «служит у Ивана Николаевича», но больше говорить не пожелал.

Голиков отослал пленного на подводе с двумя конвоирами в Ужур. Бойцы вернулись неожиданно быстро и сообщили, что мужик по дороге сбежал. Они в него стреляли и убили.

«Убили или отпустили? — думал Голиков. — Если даже убит, как проверить, что он пытался бежать? А если конвоиры просто побоялись ехать через всю тайгу в Ужур, чтобы не столкнуться с людьми Соловьева?»

Аркадий Петрович не знал, что хуже. Но оказалось, что бывает и хуже. Следующего лазутчика Голиков отправил в тот же самый Ужур с тремя красноармейцами.

Вечером конвойные вернулись понурые, без пленного и без винтовок. Рассказали: по дороге из леса вышло десятка полтора соловьевцев. Молча забрали пленного, отняли винтовки, надавали тумаков. И отпустили.

Еще два или три раза Голиков пытался сделать то же самое. Результат оказывался прежним. Единственное, что радовало Голикова, — освобождая своих лазутчиков, Соловьев не убивал конвоиров. Атаман не хотел обострять отношения с новым начальником боевого района. У Соловьева на этот счет имелись свои планы.

Стало понятно: два красноармейца для конвоирования одною пленного — это не охрана. Четыре — тоже ничего не меняет. Минимальный уровень надежности — десять конвоиров на одного или двух пленных. Но это была уже четверть всего наличного войска Голикова. Причем отправлять нужно было регулярно. Первый десяток бойцов еще не успел бы вернуться, а уже надо посылать в Ужур новый конвой.

Зная обо всем этом, губернский штаб ЧОН увеличивать от ряд Голикова не собирался. Штаб продолжал свою игру… с Москвой.

О ней мне рассказывали три человека: Павел Михайлович Никитин — он ведал разведкой у Голикова; Аграфена Александровна Кожуховская — она нередко выполняла просьбы Аркадия Петровича куда-то сходить, что-то посмотреть.

Третьим источником сведений стал Алексей Александрович Кожуховский, племянник Аграфены Александровны.