Джулио Леони - Закон тени

Они выскочили на воздух, кашляя от дыма и пытаясь отдышаться. Рядом суетились пожарные, прибежавшие на помощь своему синьору.

Пико заметил смиренного на вид человека, который озирался, ломая руки от отчаяния, и все время спрашивал:

— Где мой хозяин?

— Ты кто? Что тебе известно о несчастье? — спросил Лоренцо.

— Я Лука, накатчик [9] Накатчик — в печатном деле рабочий, накатывающий валиком краску на печатную форму. , состою на службе у Немца, окрашиваю буквы. Надо его предупредить, пусть скорее придет…

— Твой хозяин мертв, — перебил его Великолепный, и тот застонал. — Как думаешь, почему это случилось?

— Не знаю, синьор. Мастро Энгеберт был такой аккуратный. Он никогда не оставил бы открытого огня в мастерской. Не понимаю…

— Твой хозяин погиб не от пожара. Он уже был мертв, когда загорелось. Его раздавил пресс, — заметил Пико.

Он собирался еще что-то сказать, но Лоренцо его опередил:

— Что печатал Немец? Что за новый шрифт он хотел использовать? Где пуансоны? [10] Пуансоны — стальные клише для отливки свинцового типографского шрифта. Они в надежном месте?

— Не знаю, синьор, — ответил испуганный рабочий. — Мастро Энгеберт ревниво охранял свою работу, а я только наносил краску. Не понимаю…

— Не может быть, чтобы ты ничего не видел. Ведь все страницы проходили перед твоими глазами! Ты врешь! Почему? — напал на него Лоренцо, не поверив его словам.

— Клянусь, синьор, я говорю правду! Я… я не умею читать. Поэтому Немец меня и нанял. Он брал только тех рабочих, кто не умел читать.

Лоренцо и Пико переглянулись. Похоже было, что накатчик не врал. Лучшим свидетельством тому служили его дрожащие коленки.

Великолепный поднял кусочек расплавленного свинца, долетевший до двора, и со злостью швырнул его на землю.

— Тогда действительно все пропало. Погиб печатник, а вместе с ним и весь набор.

Внезапно его внимание снова привлекло какое-то ворчание. Накатчик что-то бормотал, но так тихо, что ничего нельзя было разобрать.

— Что ты говоришь? — переспросил Лоренцо.

— Шрифт. Это не было работой Немца, — повторил тот громче. — Однажды ночью, дней семь тому назад, к хозяину приходил какой-то человек. Он прервал работу, и они отошли в угол поговорить. Я расслышал, что человека звали Фульдженте. Ему принадлежала рукопись, которую набирал хозяин.

— Ты уверен?

— Уверен. Я своими ушами слышал, как мастро Энгеберт жаловался, что ему приходится набирать странный текст.

— Фульдженте… Не припомню такого имени, — проворчал Великолепный. — А ведь я знаю всех художников в городе.

— Может, он не флорентинец? — вмешался Пико.

— Пусть приезжий, но кто-то должен его знать. Мессер Варелло, приор общества Святого Луки. Пойдемте-ка к нему.

— Но сейчас середина ночи. Не лучше ли дождаться утра?

— Для властителя Флоренции нет запертых дверей, — сухо бросил Лоренцо, поддев и раскидав ногой кучу углей. — Ни днем ни ночью.

Казалось, что Великолепного вот-вот снова охватит приступ ярости. Пико вспомнил, с какой необузданной злобой обрушился Лоренцо на своих врагов на другой день после раскрытия заговора, когда убили его брата Джулиано [11] Речь идет о заговоре Пацци, флорентийского семейства, враждебного Медичи. Заговорщики напали на братьев Медичи в храме, во время мессы. Джулиано был убит, Лоренцо ранен. . Тела заговорщиков тогда болтались на воротах палаццо Веккьо. Их нацепили на крюки, на которые мясники вешают туши. Удивительная вещь природа: она делает одну и ту же руку способной начертать поэму о любви и затянуть петлю на человеческой шее.

Мысли Джованни прервало окончательное обрушение печатной мастерской. Он быстрым шагом направился вслед за Лоренцо, который уже шел к Санта-Кроче.

Помещение братства Святого Луки, объединявшего художников, располагалось сразу за стеной францисканского монастыря. Вход был хорошо виден в темноте. Над ним возвышалась статуя евангелиста, которую освещали факелы, закрепленные по обе стороны резного фронтона.

— Будите приора, и поскорее! — приказал Лоренцо.

Двое людей из свиты Великолепного тут же принялись барабанить в дверь древками копий. Глухие удары разнеслись по всей улице.

Где-то рядом залаяла собака, и сразу всполошились все окрестные псы. Не обращая внимания на собачий гвалт, солдаты продолжали молотить в дверь. Пико увидел, как в щелях окна на первом этаже метнулось пламя свечи, потом осторожно приоткрылись ставни.

— Что вам надо, лоботрясы? — раздался голос, который изо всех сил старался быть грозным, но не мог побороть дрожь. — Тревожите покой мирных горожан среди ночи!

— Варелло, с вами хочет поговорить Лоренцо де Медичи. Он извиняется за неудачное время и за свою бестактность.

Ставни открылись, из окна высунулась голова. На секунду вспыхнула свеча. Человек что-то смущенно пробормотал, потом исчез, но сразу снова появился в проеме двери как был, в ночной сорочке и колпаке.

— Мой повелитель, если бы я знал… — начал он, но Лоренцо прервал его извинения, склонившись в почтительном поклоне.

— Сер Варелло, я еще раз прошу прощения за то, что нарушил ваш сон. К сожалению, заботы о государстве лишают меня покоя, который ночь дарует простым гражданам. Я нуждаюсь в вашей осведомленности.

Все еще извиняясь, Варелло посторонился и бросил подозрительный взгляд на вооруженную свиту высокого гостя.

— Вы приор братства Святого Луки, — начал Великолепный. — Известен ли вам некий Фульдженте?

— Фульдженте? Что за Фульдженте? — спросил Варелло после секундного молчания.

— Кажется, резчик, гравер. Я ничего о нем не знаю, кроме имени, но подумал, что вы должны иметь какие-то сведения.

— Фульдженте… Не припомню ни одного в нашем цеху. Хотя… Фульдженте, говорите? Несколько лет назад был у нас коллега по имени Фульдженте Морра, но он уже давно не живет во Флоренции. А почему вы о нем спрашиваете? Что он натворил?

— Вы полагаете, что он что-то натворил? Расскажите-ка о нем, — отрезал Великолепный.

Приор помедлил, несколько раз откашлялся, словно подбирая слова, потом задрал подбородок и с торжественным видом начал:

— Синьор Лоренцо, вам известны правила и обычаи нашего сообщества. Оно основано более ста лет назад, чтобы поддерживать тех, кто занимается изобразительным искусством, соблюдать их интересы, руководить познаниями и хранить тайны. Вы хотите, чтобы именно я, приор, нарушил его устав? Тем более в чужом присутствии? — прибавил он, покосившись в сторону юноши.

Лоренцо приоткрыл рот. Казалось, еще мгновение — и он в запальчивости что-нибудь ответит, но лишь сжал кулаки.

— Нет, я понимаю ваши добрые намерения, — произнес Лоренцо спокойно. — Но времена меняются, и все меняется вместе с ними. Возможно, в прошлом желание искусства отгородиться от всеобщего любопытства и было справедливо. Но так происходило, когда оно служило для иллюстрации слова Божьего в церквях. Однако в нашем веке искусство вышло за пределы священных территорий, распространилось по улицам и площадям, вошло в нашу жизнь и теперь стремится не спустить с небес божество, а поднять на небеса человека. Прекрасное должно повсюду сопровождать нас, а не внушать благоговение своим блеском. Ваше сообщество тоже быстро перестроится в новую академию, где станет нормой стремление не сохранить знание в тайне, а сделать его всеобщим достоянием. Я прошу вас всего лишь сделать шаг в этом направлении. Уверяю, я буду вам благодарен.