Николай Свечин - Охота на царя

Дама оказалась супругой этого самого господина Ульянова. Она была в положении, на третьем месяце; получилось, что я спас не только ее, но и будущего ребенка. Счастливый муж разыскал меня вечером в части и не знал, как благодарить… А через две недели все их семейство переехало в Симбирск, и я о них забыл. И вот спустя десять с лишком лет – эта встреча. Зашли мы с Ульяновым в «Пассаж», посидели; я никогда не отказываюсь от знакомств, служба такая, любые люди могут быть полезны… Он теперь уже действительный статский, директор народных училищ у себя в Симбирске. Рассказал о семье: все в порядке, дети растут; мальчик, которого я тогда спас в утробе (Володей назвали), подает большие надежды. И снова напомнил о том, что считает себя моим пожизненным должником. Спросил, не может ли чем быть полезен. Тут я и вспомнил про нашего неуча-кавалериста. Задал вопрос, имеет ли господин Ульянов знакомых в Казани, способных помочь получить диплом экстерном. Имею, отвечает: попечителя учебного округа и ректора Казанского университета! Обещал посодействовать. Не знаю, сдержит ли слово; все же я спас когда-то его Володю, подающего теперь большие надежды… Ну, – Благово налил всем еще по стопке, – за высшее образование!

Московский железнодорожный вокзал.

Лыков получил от управления билет второго класса, но не сквозной до Санкт-Петербурга, а лишь до Москвы с остановкой в ней на полдня. Билет до столицы москвичи выправят ему сами, пока он у них гостит; их сыскное хотело познакомиться с Алексеем. Он начинал становиться известным в узких полицейских кругах, тем более что Нижний Новгород, благодаря своей ярмарке, объединял и бандитов, и, как следствие, сыщиков всей России.

Езда до Первопрестольной занимала долгих шестнадцать часов, притом что Московско-Нижегородская железная дорога в прошлом году стала двухпутной. Второй класс перевозил публику хотя и чистую, но среднего достатка. По всей дороге – двадцать девять станций и ни одного буфета. Пассажиры ели холодную курицу и паштет из дорожных корзин, читали газеты и много спорили, преимущественно о покорителе Карса генерале Лорис-Меликове, назначенном государем в феврале начальником Верховной распорядительной комиссии. Часто слышались слова «диктатор» и «этот задаст». Мерно раскачивался вагон, кондуктор с медалью за Хивинский поход разносил желающим чай и пиво, Лыков блаженно спал.

В половине седьмого утра состав медленно подполз к дебаркадеру. Алексей с элегантным кофром в руках спрыгнул вниз и сразу заметил статного мужчину лет тридцати, с отработанным острым взглядом и шрамом над бровью.

– Господин Лыков? – осведомился тот. – Позвольте представиться: Илья Донатович Еговин, помощник начальника Московской сыскной полиции. Добро пожаловать, коллега: экипаж ждет.

Еговин попытался принять вещи, но Лыков отстоял их, они уселись в пролетку и тронулись. Алексей с любопытством глазел вокруг: ничего себе, прямо как у них на ярмарке в самый разгар! Сотни экипажей, тысячи зевак, генералы (попалось три за пять минут!), кокотки (целый батальон), милые барышни под конвоем экономок, студенты, китайцы, один даже негр, конные жандармы и нищие всех мастей… Еговин, очень приветливый и внимательный к гостю, давал необходимые пояснения.

Доехали в полчаса до серого угрюмого здания управления полиции на Тверской, там Илья Донатович поместил лыковский багаж прямо в своем кабинете и повел Алексея знакомиться со старшими сыскными агентами. Шестеро степенных, усатых, среднего возраста и преимущественно крепкого сложения мужчин также были доброжелательны к Лыкову. Москвичи помнили Осю Душегуба, знали Буффало, много хорошего сказали про Титуса (до Нижнего он служил в их ведомстве). Но особенно их интересовали подробности ликвидации Тунгуса – этот монстр немало оставил трупов по Москве. В марте его выследили на Хитровке, в трактире «Каторга», и попытались взять. Тунгус разбил головы двум агентам, шваркнув их, как котят, о каменную стену, а Еговина оглушил ударом кулака. Агенты остались калеками, Илья Донатович отделался сотрясением мозга. А тут приехал человек и говорит, что в одиночку свернул такому голиафу шею…

Лыков не сразу понял, что его рассказу не верят, а когда расшифровал смущенные улыбки, то разозлился. Ситуацию разрядил надворный советник Янкелевич, смотритель неофициального музеума Московской полиции. По его команде трое агентов с трудом притащили те самые закаленные пятипудовые кандалы, ручные и ножные, которые Тунгус порвал при своем побеге из тюремной кареты. Обер-полицмейстер Козлов, как оказалось, обещал через газету премию тому, кто сможет повторить подобное. По объявлению пришло более сорока человек: цирковые атлеты, сильнейшие охотнорядские кулачные бойцы, саженного роста пожарный Кутузов, знаменитый вахмистр лейб-гвардии Московского полка Енычарский, забарывающий медведей, и даже сам купеческий сын Охросимов, останавливающий на скаку четверку лошадей. Ни у кого ничего не получилось… Охросимов с досады выбил ударом кулака кирпич из стены в кабинете обер-полицмейстера, но цепи остались не разорванными, и тогда-то их и поместили в музеум.

– Ну-с, попробуйте теперь вы, – не без иронии предложил Лыкову Янкелевич.

Тот легко оторвал кандалы от пола и внимательно осмотрел их. Москвичи обступили гостя, глядели доброжелательно, но с большим сомнением – уж такие гиганты до него пробовали…

Лыков заложил звено за звено, создал рычаг и сильно надавил. Цепь и не подумала поддаваться. Кто-то из агентов хихикнул, Алексей посмотрел на него и неодобрительно покачал головой. Снова стало тихо. Лыков помассировал раненую руку, сжал и разжал несколько раз кисти и, собравшись, надавил уже изо всех сил. После нескольких секунд огромного напряжения овал звена с хрустом лопнул, и зрители загудели; Алексей остановил их жестом, вынул разорванное звено из цепи и распрямил его. Затем быстрыми движениями, без видимых усилий, словно оловянную проволоку, свернул толстый, трехвершковый в длину, пруток закаленного металла и завязал его узлом, после чего протянул надворному советнику:

– Это вам для музеума.

В комнате стало тихо. Еговин и Янкелевич, с одинаково нелепо разинутыми ртами, разглядывали аккуратный стальной узел. Агенты расступились, смотрели на Лыкова с благоговейным ужасом.

– Да... – сказал после паузы Илья Донатович, – хорошо, что Тунгус заехал именно в Нижний Новгород...

– Пойду сообщу его превосходительству, – спохватился Янкелевич и мгновенно исчез, зажав лыковский сувенир в кулаке. И старшие агенты, и даже Еговин сразу притихли. Через минуту в комнату забежал румяный моложавый генерал с огромными усами, с золотым свитским аксельбантом и орденом Белого Орла на кителе, и радостно приветствовал Алексея: