Светлана Гончаренко - Уйти красиво и с деньгами

Мурочка тихо ненавидела мачеху. Зато Володька, склонный к естественным наукам, изобретал для бедной Аделаиды Петровны целую кучу, как он говорил, «казней египетских». В ход чаще всего шли червяки и гусеницы. Иногда подбрасывал в шляпную картонку мачехи мышь, придушенную мышеловкой. Недавно отсидел в чулане целый день за то, что посадил майского жука в театральную сумочку Аделаиды Петровны. Предварительно Володька окропил жука одеколоном, и бедное насекомое на время лишилось рассудка.

Аделаида Петровна раскрыла сумочку в самый разгар «Принцессы Грезы» – понадобилось незаметно достать платочек и вытереть увлажнившуюся в духоте шею, не то пудра слиняла бы пятнами. Тогда-то из атласных недр ридикюля и вырвался на волю очумелый жук. Он немного повисел в воздухе перед носом Аделаиды Петровны, а потом, гудя, стал метаться над головой зрителей. Скоро его повлекли огни рампы. Жук кружил над сценой, пока с лету не ударился в благородный лоб трагика Варнавина-Бельского, а потом рикошетом пал без чувств в бархатные колени принцессы Грезы.

Варнавин играл средневекового рыцаря, который только что скончался. Актер полулежал в удобной позе среди красиво расстеленных шелков и даже подремывал.

Нежданно получив в лоб, Варнавин проснулся, сел и оглянулся по сторонам. Он тут же вновь свалился на ложе, но было поздно: поднялся шум и хохот. Нерасторопная принцесса Греза сидела с жуком на коленях и не могла вымолвить ни слова.

Варнавин не сдался. Он стонал и извивался в шелках до тех пор, пока его игра – как всегда, потрясающая – не одолела смех и смущение зрителей. Только тогда он умер второй раз в этот вечер. Его искусство напрочь затмило выходку жука. Зал долго гремел аплодисментами, многие плакали.

За лихие научные опыты Мурочка дала брату прозвище: Чумилка-Ведун. Так звали героя одной детской книжки.

Едва Лиза уселась на Мурочкину кровать и открыла рот, чтобы завести тихий секретный разговор про сегодняшний случай на качелях, как Чумилка затопотал по лестнице. Он до смешного походил на сестру – был такой же щупленький, смуглый, юркий. Только одет был в старую гимназическую куртку хмуро-синего цвета и на голове вместо двух жидких кос имел спартанскую стрижку.

– А я слышал, как ты пришла, – кивнул он Лизе. – Ты, Лизавета, ей-богу, такая стала красивая, что мне совестно говорить тебе «ты».

Лиза усмехнулась. Она считала, что красота тут ни при чем. Просто за последний год она выросла и на целую голову стала выше Володьки. Отсюда его почтение.

– Разве ты, Вова, не должен сидеть сейчас в чулане? – спросила Лиза. – Быть не может, чтоб Мурочка в одиночку расплачивалась за червяков.

– Я сидел, – признался Вова. – Но со мной всегда мой верный друг. – Он вынул из кармана топорного вида перочинный нож и поиграл лезвием. – Догадываетесь, девицы, для чего мне пригодилось это опасное орудие?

– Яблоки чистить, – предположила Лиза.

– А вот и нет! Зря язвите. Я просунул лезвие в дверную щель, поддел крючок – и вот я на свободе.

– Совсем как Нат Пинкертон в «Зеленом фонарике», – вспомнила Мурочка.

– Точно! До девяти часов я буду как ветер, а потом приедут они…

Близнецы мачеху называли между собой не по имени, а безлично – она или издевательски – они, в подражание прислуге.

– …и тогда я вернусь в место своего заключения. Кто-нибудь из вас великодушно накинет снаружи крючок, и все будет шито-крыто.

Лиза решила поддразнить Володьку:

– Я ни за что не буду участвовать в твоем вранье!

– Не удивляюсь, – вздохнул тот. – Красота всегда жестока. Еще бы ты не вредничала! За тобой разинув рот по улицам ходят. Говорят тоже только о тебе…

– Кто это говорит? Ловцы козявок?

Не один Володька, но и все его приятели страстно увлекались естественными науками, сушили гербарии и охотились за блеклыми сибирскими насекомыми.

– Не только ловцы, – сказал Володька. – Например, ты произвела неизгладимое впечатление на Ваньку Рянгина. Интересно только, где это вы с ним виделись? И что ты ему наговорила? Он почему-то находит тебя очень умной.

Лиза с досадой отвернулась к окну. Тот самый Иван? И зачем только она разболталась на качелях о няне и воздухоплавании!

Мурочка все поняла и строго спросила брата:

– Что это еще за Ванька?

– Он недавно из Иркутска приехал. Отец у него строительный подрядчик, будет в полку церковь ставить. А Ванька в нашу гимназию поступил, в шестой класс.

– И тоже мух коллекционирует?

– Что ты! Ванька – голова. Он больше окаменелыми животными занят. Прошлым летом он ездил с отцом куда-то в Югорье и там между делом выкопал настоящие древние кости. Я их видел – темные, будто смоленые. Чей-то зуб громадный, как наша супница!

– Таких зубов не бывает даже у слонов, – не поверила Мурочка.

– Это же древний зуб! Представляете, девы, тут у нас миллионы лет назад было море, потом стоял тропический лес, как в Бразилии, а потом заледенело все. Бродили мамонты, за ними по пятам – древние люди в меховых шубах и с необузданными страстями. Эти люди валили мамонтов, из их бивней делали зубила и рубила и адски боролись за существование. Не люди – звери! Не то что вы, непарнокрылые.

– Что-то не верится. Про этих зверей-людей тебе наплел тот самый неказистый блондин?., как его фамилия?.. Ряскин? – ядовито переспросила Лиза.

Она очень бы хотела запомнить эту фамилию!

Володька просиял от счастья (он посчитал себя казистым брюнетом) и великодушно вступился за приятеля:

– Ну, может, Рянгин немного и невзрачен, но далеко не дурак. И сильный, как черт: два раза Неть переплывает, туда и обратно. У нас ему нравится. Он говорит, Ангара куда холодней и шире Нети и купаться в ней опасно: застынешь и ко дну пойдешь. Еще он на турнике «солнце» делает и в футбол играет. С ним у нас наконец-то выйдет настоящая команда и можно будет кадетов как следует надрать.

– Футбол – скучная игра, – заявила Мурочка. – Мне больше нравится крокет.

– Крокет – забава для тетушек, – парировал Вова. – Лучше уж теннис.

– Или кегли.

– Скажешь тоже! Кегли совсем ерунда!

Лизе дела не было до кеглей, она смотрела в окно. С высоты мезонина далеко были видны крыши и заборы. Небо стало малиновым, в саду Копытиных жарко задышал вальсами оркестр пожарной части. Иногда не в тон музыке попадал какой-нибудь посторонний звук – например, густой гудок, длинный-длинный, как дым, который льнет к земле. Это пароходный. А паровозный другой: веселый, с перехватом – у! у-у-у!

Лето начинается!

Вдруг с улицы постучали в ставню. Лениво тявкнула фрязинская собака Дамка. Трое в мезонине замерли на своих местах и тревожно уставились друг на друга. Грозный призрак Аделаиды Петровны в колоссальной шляпе мелькнул перед их глазами. Неужели?..