Павел Горьковский - Германская готика

— Логично… — герр Кольбах задумался, и со всегдашним педантизмом уточнил, — А по какой причине покойного Фридриха фон Клейст среди горожан принято называть «старым бароном»?

— Потому что он и был старый барон — тогда еще был жив молодой барон, отец штурмбанфюрера Зигфрида, его звали барон Отто, — объяснил Пауль.

— Тогда? То есть, старый барон пережил своего сына — если я вас правильно понял?

— Да, именно так. Старый барон пережил сына на пять лет. Он даже был опекуном маленького Зиги…

— Занятно… Как же будут называть Зигфрида — уже есть и старый барон и молодой?

— Новый. Новый барон, так про него говорят — хотя какой он барон? Он же не живет в Замке, и вообще в N-бург первый раз приехал с самого детства!

— И что гласит здешняя молва о детстве нашего «нового барона»? В Берлине его ранние годы породили массу слухов и недомолвок… — продолжал выказывать живой интерес к местной истории Кольбах.

«Говорят, что его мать — ненормальная. Фрау Ута сбежала из психиатрички, схватила револьвер супруга и всадила своему мужу — бедному молодому барону Отто — в лоб целую обойму, а потом бросилась вниз головой с галереи Замка. Ее мозги с трудом отскоблили с брусчатки мавританского дворика…» Впрочем, Пауль вовремя опомнился и не стал тревожить язву шефа Кольбаха историей кровавой мелодрамы, совершенно неподтвержденной достоверными фактами. А вместо нее рассказал другую — малость повеселее, и совершенно реальную.

— Говорят, что история шрама над бровью герр Барона никакого геройского подвига за собой не таит — несмышленым крошкой Зигфрид сверзился в колодец в парке, неподалеку от Замка. Мой дедуля — Клаус, как раз зашел к тамошнему садовнику, — «Пропустить рюмашку — другую», хотел добавить Пауль, но, убоявшись, что пьянчуга — дедуля мало украсит блестящую биографию офицера СС, употребил более корректную формулировку, — Хотел помочь по хозяйству. Так вот, они вдвоем с садовником вытащили будущего штурмбанфюрера с расшибленным лбом и отвезли в город…

— Довольно странно, что мальчик из такой родовитой и состоятельной семьи играл в парке без присмотра. Это обстоятельство настораживает. Надо полагать в этот момент в Замке произошло нечто такое, что оправдывало длительное отсутствие его няни или гувернантки?

Именно из-за таких высказываний штандартенфюрер Кольбах слывет человеком сухим и жестким. Люди, которые так характеризуют Шефа, просто завидуют его уму, который не нуждается в эмоциональном киселе, а всегда остр и точен, как охотничий нож в руках опытного егеря. Кто еще кроме Карла Кольбаха смог бы так, по одной случайной детали, безошибочно определить то, что в полицейских протоколах именуют «обстоятельствами происшествия»?

Пауль закивал головой как китайский болванчик и жизнерадостно сообщил:

— Его нянька в тот день как раз свалилась в реку и утопла! Она была француженка! — иностранное происхождение исчерпывающе объясняло безответственное поведение наставницы юного барона.

— А вам известно, где именно дитя стало жертвой несчастного случая? — теннисисты для небольшого отдыха между сэтами, расположились на скамейке в уютной тени заплетенного виноградом и побегами вьющейся розы забора. Высокая живая изгородь не только создавала приятную прохладу, но и надежно укрывала корт от посторонних глаз, гарантируя приватность беседы коллег.

Шеф Кольбах извлек из папки и развернул план парка и Замка.

— Известно, — Пауль отыскал в своем планшете карандаш и сделал легкую пометку над кружком, обозначавшим колодец, — вот тут.

— Действительно странная история. Если я правильно понял, присутствие вашего пожилого родственника и садовника в Замке, и их вмешательство в ход событий носило случайный характер? При других условиях ребенок мог погибнуть?

— Абсолютно верно. Дед с садовником находились здесь — в кухне, — Пауль поставил крестик на крыле Замка, подбиравшемся к самому колодцу, следовало бы сказать «и втихомолку пили господское вино», но Пауль ограничился эвфемизмом, — по каким-то хозяйственным надобностям. Они услыхали, как вопит Зиги, через открытое окно, взяли стремянку, веревку, и выволокли его из колодца. Мальчик был весь в крови — с перепугу они сами повезли малыша в город — потому что шофер, да и вся остальная прислуга побежала к реке — смотреть на утопленницу… — тут Пауль внутренне насторожился — вполне естественно, если Шеф попытается выяснить, где именно выловили из реки безмозглую няньку. Река на план Замка уже не попадала, а подробной карты N- бурга и окрестностей у Пауля при себе не было. Эта досадная мелочь могла легко испортить только-только начавшее улучшаться настроение Шефа. Поэтому Пауль, следуя мудрому совету своего прежнего начальника — дядюшки Корста — утверждавшего, что в разговоре всегда запоминается только последняя фраза, затараторил:

— Будь доктор на месте, он бы обработал ссадину, и никакого шрама у штурмбанфюрера сейчас не было бы!

Надо признаться со всей откровенностью — хотя зависть скверное чувство, но Пауль испытывал его всякий раз, когда сталкивался со счастливыми обладателями шрамов. Хотя он и дрался с самых пеленок, никаких отметин на его внешности от этого не прибавилось! Так что хвалится перед девчонками или начальством ему нечем! Пауль грустно вздохнул и завершил рассказ, — Но доктор тоже уехал к реке. На месте был только герр Аптекарь — он попросту залепил наследному барону лоб пластырем. И вот — готов красавец!

С этими словами Пауль кивнул в направлении забора — по противоположной стороне улицы, будто по заказу, насвистывая оперную арию, шествовал штурмбанфюрер фон Клейст. Хотя похож он был скорее на картинку, вывалившуюся из французского модного журнала, по которым сестры Пауля делают выкройки для платьев, чем на германского офицера. Вырядился в очень дорогой гражданский костюм — темно-синий, в тоненькую светлую полоску, бежевые кожаные ботинки — тоже очень шикарные, шелковую рубашку цвета сливок и трогательный шейный платочек в мелкую крапинку. Пауль приподнялся на цыпочки, чтобы лучше разглядеть «нового барона» поверх забора и захихикал:

— Только посмотрите, что у него на шее, герр Кольбах! Парень в таком артистическом аксессуаре даже в большом городе — вроде Берлина или Гамбурга может запросто схлопотать по физиономии! А про консервативный городишко вроде N-бурга и говорить нечего!

Но Зигфрид совершенно не осознавая потенциальной угрозы, обыденно нес букет из доброй дюжины кремовых роз, обернутых в нотную бумагу.

Умопомрачительное зрелище, которое являл собой борон фон Клейст, поставило крест на умиротворенном расположении духа шефа Кольбаха. Правый уголок его рта нервно дернулся: