Дэвид Дикинсон - Смерть на Невском проспекте

На счет «шесть» раздался страшный грохот, и в комнату ворвались Джонни Фитцджеральд и сержант-шотландец, оба с револьверами в руках. Они ринулись прямо на безоружных гвардейцев — те оставили ружья стоять за стульями у стены. Однако именно Рикки Краббе оказался истинным открытием этой спасательной операции. Позже Пауэрскорт говорил, что в заброшенном доме на окраинах Царского Села он явился, как воплощение прекрасного юноши Давида (основным Голиафом, понятное дело, считался Шатилов). Он захватил с собой несколько приличного размера булыжников. Первый из них сразу после вторжения он с замечательной точностью влепил прямо в и без того изуродованную физиономию капитана Шатилова. Обливаясь кровью, тот рухнул на пол, но сознания не потерял и принялся шарить руками, выясняя, что там осталось от носа.

— Классный бросок, Рикки! — сказал Пауэрскорт, когда Джонни высвободил его из пут. — Вы не представляете, друзья мои, как я рад вас видеть! А теперь давайте их свяжем. После этого мне хотелось бы немножко потолковать с капитаном.

Сержант-шотландец оказался большим мастаком по связыванию узников так, чтобы им ни за что не освободиться. Шатилов, когда его прикантовывали к стулу, сплевывал кровь, попадая себе на мундир. Пауэрскорт вынул пистолет из кармана капитана и подтащил поближе к нему пару стульев.

— Постарайтесь облечь мои слова в такую форму, чтобы он подумал: я совершенно серьезен, когда говорю, что собираюсь его убить, ладно, Михаил?

— Уж я постараюсь, — отозвался переводчик.

— Итак, капитан, давайте я объясню вам правила, которые действуют теперь, когда здесь командуем мы, — Пауэрскорт кровожадно, как он надеялся, засмеялся. Капитану, похоже, говорить было затруднительно. — Все, что от вас требуется, это рассказать нам, что произошло с мистером Мартином. Затем все прекратится. Возможно, включая и вас. Я еще не решил, как мы с вами поступим. Но вы должны понимать, что у нас есть несколько способов заставить вас говорить и что нас тут для этого вполне достаточно. Вот сержант, например, — и Пауэрскорт показал на здоровенного шотландца, — мечтает увидеть, что ваш кнут проделывает с голой спиной. Запороть насмерть — это один вариант. Рикки, наш меткий стрелок, не прочь посмотреть, каково приходится жертве, если швырять в нее камни с разного расстояния. Забить камнями — другой вариант. Это будет библейская казнь, капитан. А Джонни Фитцджеральд, он предпочитает вон те палки, что у вас тут в углу комнаты. Забить палками — третий. А я, вы не поверите, капитан, отдаю предпочтение огнестрельному оружию. Я тут огляделся, сколько в этой комнате патронов вот для этого пистолета, и пока что насчитал пятьдесят четыре штуки. Любопытно посмотреть, сколько ран способно выдержать человеческое тело, прежде чем его хозяин отдаст концы.

В ответ послышались хрип и бульканье. Меткий бросок Рикки уж точно оставил свой след.

— Итак, — продолжил Пауэрскорт, рассеянно уставив дуло пистолета прямо в израненную физиономию капитана, — давайте приступим. Отчего бы нам не начать с того момента, как Мартина привели сюда — примерно этак без четверти десять вечера? Отчего бы, а майор?

Капитан снова забулькал. Пауэрскорт опустил пистолет дулом вниз и выстрелил, попав в точку дюймов в шести от левой ступни Шатилова. Грохот был оглушающий. Солдаты дернулись в своих путах так, словно считали себя на очереди.

— Надеюсь, это поможет вам сосредоточиться. — Шапоров изо всех сил изображал свирепость, переводя жестокого, беспощадного, жаждущего крови Пауэрскорта.

Опять бульканье. На этот раз Пауэрскорт поместил свое дуло прямо в окровавленный рот капитана. Он чувствовал, как дребезжат о пистолет зубы.

— Не обязательно использовать все пятьдесят четыре пули, капитан. Я могу убить вас прямо сейчас, примерно так, как, подозреваю, вы убили мистера Мартина. Теперь моя очередь считать до десяти. И лучше бы вам заговорить до того, как я досчитаю, потому что тогда у вас больше не будет рта, капитан. Но чтобы умереть, этого будет недостаточно, потому что я постараюсь не задеть то, что у вас сходит за мозг. Раз, два, три…

Связанный Шатилов забился вместе со стулом, пытаясь потрясти головой.

— Четыре, пять, шесть…

Глаза капитана чуть не вылезли из орбит.

— Я думаю, он пытается попросить вас убрать пистолет, сэр, — сказал Михаил.

Пауэрскорт пристально вгляделся в Шатилова.

— Семь, — сказал он и вытащил пистолет изо рта капитана. — Восемь.

— Это была случайность! — путаясь языком в зубах, словно пьяный, невнятно начал Шатилов, и Пауэрскорт от души обрадовался, что не пришлось досчитать до десяти. Он и сам не знал, что бы тогда сделал.

— Случайность не случайность! Меня не интересует, что вы там думаете, капитан. Уверен, фарисеи, дай им шанс, тоже описали бы смерть Христа как случайность. Просто скажите мне, как и когда что произошло.

Капитан посмотрел на Пауэрскорта умоляющими глазами. Пожалуйста, не убивайте меня, казалось, говорили они. Пауэрскорт пока держался, не поддавался жалости. Его задача близилась к своему разрешению.

— Этого Мартина, — произнес Шатилов, — привезли сюда после его встречи с царем. Он отказался рассказать мне, о чем они говорили. Он сказал, это дело дипломатов, а не полицейских, которым не хватает ума, чтобы служить в охранке. — Этот комплимент уму его служащих наверняка польстил бы Хватову. Однако Пауэрскорт усомнился, что сие высказывание уместно в этой комнате в устах насмерть перепуганного капитана.

— И что же вы сделали, когда мистер Мартин отказался передать вам суть своего разговора с царем? — Говоря это, Пауэрскорт поигрывал пистолетом, нарочито наставляя его на причинные части Шатилова.

— Ну, мы… мы думали… — заговорил тот, следя глазами за пистолетом, — мы решили принять меры, чтобы заставить его заговорить.

Пауэрскорт коротко прошелся к другому концу стола и обратно, держа пистолет так, чтобы Шатилов оставался под прицелом.

— Какие меры? — зловещим голосом сказал он, наклонившись к самому лицу капитана.

Наступило молчание. Пауэрскорт подумал, не начать ли считать снова.

— Мы стали его бить, — прошептал капитан.

— Чем?

— Кнутом…

— Каким? Обычным или русским кнутом?

— Русским, — как ребенок, жалко всхлипнул Шатилов. Но Пауэрскорт еще не закончил.

— Говоря «мы», капитан, вы имеете в виду себя, ваших подручных или всех вместе сразу? И учтите: если попытаетесь лгать, останетесь без единого зуба!

— Это был я, — буркнул Шатилов, безуспешно пытаясь раскачаться вместе со стулом.

— И как далеко это дошло? — спросил Пауэрскорт, которого вдруг охватила волна жалости к Родерику Мартину, владельцу Тайбенхэм-Грэндж, любовнику Тамары Керенковой, восходящей звезде британской дипломатии, который погиб, угас здесь под кнутом русского садиста. Ему вдруг вспомнилось, как кто-то давно уже говорил, что после определенного числа ударов кнутом, то ли пятидесяти, то ли восьмидесяти, неизбежно наступает смерть. И такая смерть приходит как облегчение.