Майкл Грегорио - Критика криминального разума

— Тотц не имел ни малейшего понятия о том, как были убиты эти люди, — признал я. — Но почему он лгал мне?

Кант слегка коснулся моего рукава, словно для того, чтобы подбодрить меня.

— Морик был убит по политическим мотивам, Стиффениис, — сказал он. — По крайней мере в одном Тотц вам не солгал. Наверное, думал, что его тайные дела могут быть раскрыты. Поэтому он и убил одного человека, имевшего непосредственные сведения о них, того человека, которому он не мог доверять, — Морика.

— А зачем Тотц взял на себя и все остальные убийства?

Кант пожал плечами:

— А вам бы хотелось предстать перед людьми в позорном одеянии безжалостного убийцы беззащитных детишек? Возможно, Ульрих Тотц попросту пытается создать себе более привлекательный образ революционера, местного беспощадного Робеспьера. Вам придется силой добиваться от него правды.

— Что я и намерен сделать! — ответил я, чувствуя, как во мне нарастает гнев.

И вновь профессор Кант ласковым успокаивающим жестом коснулся моей руки.

— Прежде чем мы уйдем отсюда, — продолжил он с волнением в голосе, — я бы хотел показать вам кое-что еще. Предлог, с помощью которого я завлек вас сюда. И меня удивляет, что вы до сих нор о нем не спросили.

Подобно фокуснику, собирающемуся извлечь кролика из шляпы, он положил на стол серую свернутую ткань.

— Коготь дьявола! Его предполагаемое существование вызывает в Кенигсберге гораздо больший ужас, чем любой реальный факт. Откройте же его, Стиффениис.

Я невольно сделал шаг назад.

— Он вас не укусит, — сказал Кант с хрипловатым смешком.

Покров был довольно тонок. Дрожащими пальцами я ощутил какую-то крошечную форму, завернутую внутри. Скрывавшийся там предмет был очень небольшого размера и почти ничего не весил. Я развернул материю и обнаружил крошечный заостренный осколок длиной меньше дюйма. На первый взгляд он был сделан из кости, возможно, слоновой.

— Что это такое, сударь? — спросил Кох.

Прежде чем заговорить, Кант покачал головой.

— Часть орудия убийства. Самый кончик, я полагаю. Вероятно, оно было длиннее, когда убийца вонзал его в основание черепа своих жертв. Вигилантиус обнаружил осколок в шее Яна Коннена. Можно предположить, что кончик отломался, когда преступник попытался вытащить его.

— В донесении ночной стражи сказано, что женщина, нашедшая тело, сообщила им, что видела «коготь дьявола», — заметил я. — Но она не могла иметь в виду этот крошечный осколок. Неужели она на самом деле видела все орудие, торчащее в шее трупа полностью?

— Ваш вопрос заслуживает более подробного исследования, — ответил Кант с энергичным кивком.

— Мне следует побеседовать с ней. В донесениях Люблинского о «когте дьявола» сказано очень немного и весьма туманно.

— Люблинский может знать, где ее искать, — добавил Кох, беря осколок со стола и рассматривая его с тем страстным любопытством, которое проявляет ботаник к никогда им ранее не виденному растению. — Если эта штука сломалась, сударь, то у убийцы, видимо, не возникло никаких сложностей с приобретением замены. Готов поспорить, ее не так уж и трудно добыть.

— Не только добыть, но и спрятать, — сказал Кант. — Ни один разумный человек не будет стоять рядом с мясником, когда тот размахивает топором. — Он повернулся ко мне, глаза его лукаво блестели. — Ну, теперь вы видите, какая вам предстоит работа, Ханно? — спросил он.

Я бросил взгляд на стеклянные сосуды, папки и коробки на полках.

— Все, что я здесь вижу, ново для меня, сударь, — произнес я, дрожа от волнения. — Обещаю вам, что постараюсь получить из собранных в этой лаборатории замечательных предметов всю возможную пользу.

Я произнес свое обещание словно торжественную клятву.

— Вот ключи, — сказал Кант с добродушной улыбкой. — Здесь головы и одежда, которая была на жертвах в момент их гибели. Она хранится в коробках. На каждой коробке стоит имя того, кому одежда принадлежала. В папках рисунки с изображением тел. — Кант методично перечислял все, что хранилось у него и лаборатории. — Все, что вам может понадобиться, как я полагаю, находится в этой комнате. Все экспонаты — ваши, Стиффениис. Пользуйтесь ими по вашему усмотрению.

Мне показалось, что профессор немного уменьшается в размерах, вручая мне ключи. У меня возникло ощущение, что его поведение не совсем естественно, но оно было незабываемо. Его психическая энергия была на исходе.

— Отвезите профессора Канта домой в его экипаже, Кох, — попросил я. — А я пройдусь пешком до главных ворот. Мне необходимо сейчас же побеседовать с Люблинским.

— О нет, сударь. Нет! — запротестовал Кох. — Вы сами отвезете профессора домой. А я вернусь в Крепость пешком. Вы заблудитесь, сударь, а я очень хорошо знаю, где найти офицера Люблинского.

— Путь может оказаться небезопасным, — сказал я, удивленный той силой, с которой возразил на мое предложение сержант.

— Уж поверьте, я буду осторожен, — ответил он, глянув на профессора Канта. И тут я понял, что беспокоит сержанта. Он не боялся ни темноты, ни тумана, ни неизвестного убийцы, разгуливающего по улицам города по ночам. Он боялся Иммануила Канта.

— Ладно, — согласился я. — Найдите Люблинского и узнайте, что он может рассказать о той женщине. Я отыщу вас в Крепости.

Снаружи уже наступила ночь. Туман стал еще гуще, и различить что-то перед собой на дороге было практически невозможно. Иоганн Одум подскочил вперед и распахнул дверцу кареты, а я помог профессору Канту подняться по ступенькам.

— Вы поедете с профессором Кантом, сударь? — спросил слуга, и в голосе его прозвучала какая-то настороженность.

Я внезапно вспомнил обещание лакея показать мне что-то в доме Канта.

— Да, конечно, — ответил я, помогая профессору сесть в экипаж. И вновь я был тронут его физической хрупкостью при сохранявшейся необычайной интеллектуальной энергии, а также теми усилиями воли, которых Канту стоили его труды и изыскания.

— Будьте осторожны, сержант, не рискуйте, — предупредил я, взбираясь в карету вслед за Кантом.

Кох захлопнул за нами дверцу.

Экипаж тронулся и следовал довольно медленно. Некоторое время мы с Кантом ехали молча. Наконец он повернулся ко мне со словами:

— Надеюсь, вы не откажетесь разделить со мной удовольствие и выпьете несколько согревающих глотков хорошего ликера? День был крайне утомительный, и нам обоим необходимо укрепить свои силы и дух.

— С большой радостью, сударь.

Мое обещание, казалось, успокоило его, и несколько мгновений спустя профессор уже беззаботно дремал, наклонив голову на подушку сиденья. Я тоже откинулся на спинку и подумал о письме, которое намеревался написать Елене с сообщением о моем успехе в поимке преступника. Благодаря профессору Канту срок моего пребывания в Кенигсберге продлевался на неопределенное время.