Кэрол Макклири - Иллюзия убийства

Еще змеи?

Мысль о том, что я в темноте со змеями, скорпионами, с пауками и еще бог знает с чем таящимся в древних гробницах, заставляет дрожь в коленке распространиться вверх до бедра, и теперь я трясусь уже всем телом. Я хочу закричать, но мне нельзя тратить силы, чтобы не ослаблять давления на змею.

Факел шипит, горит из последних сил, и вот-вот погаснет. Я должна как-то добраться до него и поддержать огонь, иначе мне не найти выхода из этого кошмара. Где-то ведь должна быть дверь.

Колени подгибаются, и мужество покидает меня. Я не переставая думаю, что все слабее нажимаю на пытающуюся вырваться змею. Я чувствую, что больше не могу оставаться в таком неудобном положении. Нужно что-то сделать, иначе тьма полностью поглотит меня.

Пресмыкающееся под моей ногой отчаянно извивается и хлещет меня всем своим телом. Змея начинает выскальзывать из-под ботинка, и я все-таки кричу, стараясь из последних сил надавливать на нее. Сердце у меня бьется так сильно, что сбивается дыхание. Меня качает, и я почти теряю под собой опору.

Закрыв глаза, я молю Бога о помощи, но, думаю, он не станет слушать меня. Я одна из тех, кто не обращается к нему, пока не окажется в совершенно безвыходной ситуации. Тем не менее я пытаюсь дозваться его, хотя не думаю, что Господь Бог одобрит мое нынешнее общение с египетской магией.

Однако я более не могу оставаться в темноте со смертельно опасной змеей. Я решаю встать на нее обеими ногами и попрыгать до тех пор, пока она уже не сможет укусить меня, а потом взять факел, прежде чем он погаснет.

Я начинаю поднимать другую ногу и смотрю вниз.

Ее нет.

Змея выскользнула из-под моей ноги.

Напуганная до смерти, я не смею пошевельнуться. Она может напасть в любую секунду.

Пресвятая Богородица, как я попала в такую неурядицу? Древние проклятия, магические амулеты, экзотические таинства из египетской «Книги мертвых», убийства и фанатизм — все это до безумия необычно для молодой женщины из пенсильванского городка Кокранс-Миллз с населением в пятьсот четыре человека.

Когда темнота сгущается вокруг меня и мое дыхание превращается в предсмертный хрип, я задаю себе вопрос: могла ли я поступить иначе, решив вывести на чистую воду убийцу на той земле, которая отмечена благодатью вечного солнца и клеймом древних проклятий.

Порт-Саид, Египет

27 ноября 1889 года

Через тринадцать дней, после того как я покидаю Нью-Йорк, пароход «Виктория», на котором я поплыву до Цейлона в Индийском океане, бросает якорь в гавани Порт-Саида, воротах Суэцкого канала. Гавань слишком мелкая для больших судов, и к пристани они подойти не могут, поэтому остаются на рейде, а уголь для котлов доставляется к ним на баржах.

Мое путешествие, предпринятое для побития рекорда Филеаса Фогга, объехавшего мир за восемьдесят дней, продвигается успешно. В экипажах, на поезде и пароходах («Виктория» — это уже третье судно, на котором я плыву) я покрыла расстояние в пять тысяч миль.

Отрадно, что моя принадлежность к женскому роду ничуть не задержала мое продвижение вперед или каким-либо образом помешала ему. Ведь Пулитцер намеревался отправить в путешествие журналиста , считая, что данное предприятие будет слишком опасным и изнурительным для женщины. [5] Беспокойство Пулитцера представляется вполне обоснованным. Мир в 1889 году был гораздо опаснее, чем сейчас, не говоря уж об отсутствии современных удобств — самолетов, автомобилей, кредитных карт, банкоматов и мобильных телефонов. По тем временам «высокотехнологичным» считалось путешествие на поездах, называемых «железными конями», а пароходы имели паруса, на случай если подведут котлы. — Редакция. Но об этом позже.

Услышав грохот якорной цепи, я одеваюсь, чтобы выйти на палубу и бросить первый взгляд на древнюю землю ранним утром перед рассветом.

Я выхожу из своей каюты и вижу дальше по коридору человека, закрывающего за собой дверь. Он изучающе смотрит на меня, словно хочет убедиться, не вышла ли я в коридор из-за него, потом отворачивается, не сказав «доброе утро», и быстро идет к трапу, ведущему на верхнюю палубу.

Для пассажира мужчина одет довольно-таки странно. Его одежда скорее напоминает матросскую робу, и в руках у него небольшой вещевой мешок, похожий на те, что я видела у матросов. И еще — штаны для этого человека длинноваты, а рубашка широковата. Другими словами, выглядит его одежда так, словно у кого-то позаимствована или куплена в спешке.

Мужчина крепкого телосложения, лет около тридцати. Пару раз я здоровалась с ним в коридоре, после того как двумя днями раньше села на пароход в Бриндизи, но не удостоилась и кивка в ответ. Он принимал пищу у себя в каюте и казался настолько занятым своими личными делами, что забывал проявлять обычную учтивость. «Командированный», — сказали бы о нем парни в редакции. «Преисполненный собственной важности», — добавила бы я.

Полагаю, он с большим успехом избегал бы стороннего внимания к себе, если бы не суетился как белка, прячущая свои орехи.

Я поднимаюсь на палубу. Остатки ночи и легкая дымка, висящая в воздухе, не создают впечатления о Египте как о крае вечного солнца; сумрачный город с очертаниями темных зданий вдоль берега кажется громадным горбатым пресмыкающимся, лежащим у кромки моря.

В окнах не видно газовых ламп, а на улицах — газовых фонарей. Экипажи ездят без привычных сигнальных огней. После того как пересекла Средиземное море, я оставила позади мир современных удобств — ни тебе паровых машин, ни тебе электрического освещения Эдисона — и очутилась в стране, которая мало изменилась на протяжении столетий.

Громкий голос с высокой башни, вырисовывающейся на фоне начинающегося рассвета, напоминает мне, что я прибыла в исламский мир. Это муэдзин с балкона на вершине минарета, что рядом с куполообразной крышей мечети, зовет правоверных молиться. Не крик и не пение, этот призыв повернуться в сторону Мекки и молиться непривычен моему уху — я воспринимаю его как подобное скорбному воплю обращение к Аллаху о милосердии и добродетели в этом жестоком и опасном мире.

Я вновь замечаю странного пассажира из моего коридора — он стоит на небольшой деревянной платформе, спускающейся к гребной лодке. Мужчина, должно быть, торопится, если не дождался, когда будет установлен забортный трап, по которому пассажиры сходят в лодки. Не пришлось ли ему спешно покинуть судно из-за срочных дел или каких-либо непредвиденных семейных обстоятельств?