Николь Апсон - Эксперт по убийствам

— Посмотрите! Это же Сикерт! — воскликнула Леттис чуть громче, чем требовали приличия. — Слава Богу, с нами нет Лидии, а то нам бы от него не отвязаться. И как она могла провести с ним столько времени наедине? В нем есть что-то неприятное, правда же?

Джозефина бросила взгляд на художника; он совсем недавно закончил величественный портрет Лидии, изобразив ее французской королевой Изабеллой, и, естественно, был очарован актрисой. Вглядываясь в тонкий профиль Сикерта, изящные черты лица и растрепанные седые волосы, она, при всем своем старании, не могла подметить в нем ничего злодейского в отличие от Леттис, которой это казалось очевидным. И пока ее подруга не успела себе представить, как самый известный в Лондоне художник пробирается на Кингс-Кросс, зажав в руке вместо кисточки стилет, Джозефина предложила Леттис не говорить глупостей и решительно зашагала к выходу.

Ровно в семь часов вечера в кабинете Обри на дубовом письменном столе зазвонил телефон. На третьем звонке он устало поднял трубку, но, едва услышав голос на другом конце провода, оживился.

— Не надо ничего объяснять, — оборвал продюсер извинения, с которых звонивший начал разговор. — Прекрасно, что позвонили в субботу вечером. У вас есть то, что меня интересует? — Он внимательно слушал краткий, но толковый отчет собеседника, машинально водя пальцами по цифрам в лежащем перед ним блокноте. — Вы в этом уверены? — озадаченно переспросил Обри, когда отчет был закончен. — Это не ошибка?

Успокоенный заверениями собеседника, он поблагодарил его и аккуратно положил на место телефонную трубку. Вся беседа длилась не более пяти минут, но продюсер уже знал все, что ему нужно. Теперь надо было подумать, как этой информацией лучше всего воспользоваться.

Потянувшись за постоянной обитательницей его стола, бутылкой виски, он про себя заметил, что содержимое ее за последние дни сильно поубавилось. Обри никогда раньше не злоупотреблял алкоголем, предпочитая успокоительное действие табака и достаточно хорошо сознавая, что курение и так всерьез сказывается на его здоровье и приобретать новую дурную привычку просто глупо. Но в последнее время он перестал заботиться о своем здоровье, а теплая влага шотландского виски действовала успокоительно, заглушала простудную боль в горле (которая не давала ему покоя с самого утра) и помогала сосредоточиться на предстоящем вечере. Он сумеет подавить тревогу и продержаться во время спектакля, а потом поговорит с Лидией и Джозефиной. То, как Обри вел себя по отношению к ним в последнее время, было на него совершенно не похоже, и он обязан загладить свою вину; его страхи, по правде говоря, вовсе не их забота. Он пообещает Джозефине, что убережет ее от дальнейших напастей, которые, стоило ей связаться с его театром, обрушились на нее одна за другой. Тем более он чувствовал, что какой-то не вполне нормальный успех «Ричарда из Бордо» вряд ли повторится, и уж точно не с пьесой, которую они вот-вот начнут репетировать. «Королеву Шотландии» примут неплохо, но в ней нет того загадочного очарования, что отличало ее предшественницу, и новый спектакль вряд ли страстно захватит публику. Успокоить Лидию будет намного сложнее хотя бы потому, что слова, пусть и брошенные им в состоянии раздражения, вполне справедливы: актриса, которой перевалило за сорок, уже не может рассчитывать на прежние успехи у публики. Но они с Лидией друзья, и он найдет чем ее утешить.

И еще Обри думал о Хедли. Тот все же не пришел к нему в кабинет, но Бернард не держал на него зла. Парень первый раз в жизни влюбился и, конечно, потерял голову. Но Хедли понимал, как ему в жизни повезло, и из благодарности готов был рыть землю носом. То, что случилось, послужит ему серьезным уроком: от полученного выговора Хедли был просто сам не свой, так что к этой теме не стоило и возвращаться. Более того, Обри решил загладить свою предыдущую вспышку гнева и разрешить Хедли провести девушку за кулисы, показать ей актерские гримерные и даже пройтись с ней по сцене, во всю мощь освещенной огнями рампы. Судя потому, что ему рассказывали об Элспет, это доставит большую радость и девушке, и Хедли. Впрочем, с таким подарком можно подождать до следующей недели — она ведь пробудет в Лондоне не один день. Насколько он понимает, у этой пары есть будущее: они оба не избалованы любовью родителей, а с другой стороны, не ранены жестокостью или предательством и, значит, не заражены недоверием к людям. Именно поэтому свалившейся на них любви, такой, о которой эти ребята лишь читали в журналах или смотрели фильмы, они не испугались, а отдались ей всей душой, просто и бесхитростно. Обри содрогнулся, вспомнив вдруг описанную в газетах историю об убитой в поезде несчастной девушке, которая, по мнению прессы, стала жертвой необузданной страсти. А вот между Хедли и Элспет тихая и светлая любовь. И в такой простой, нетронутой чрезмерными чувствами жизни есть немало преимуществ. Обри будет помогать этим молодым людям совершенно бескорыстно и чем только сможет. И ему казалось, что это принесет ему намного большее удовлетворение, чем любое из его достижений на театральной ниве.

Если бы он знал, какое бремя ответственности ему придется нести всю свою жизнь, то, наверное, выбрал бы иную стезю. Каждый день в театре, как и в те долгие четыре года на фронте, люди ждали от него чего-то особенного — перемен в своей судьбе к лучшему и даже спасения их жизни. Конечно, и от актеров многое зависело, но главная ответственность всегда лежала на нем — именно Обри открывал им дорогу к славе и деньгам. И вот теперь, в свои шестьдесят пять лет, он совершенно выдохся, настолько выдохся, что ему хотелось раствориться в воздухе. Возможно, наступит день, когда он все оставит и уйдет, но прежде ему необходимо кое-что сделать, и сделать не откладывая.

Бернард осушил бутылку и подошел к книжному шкафу, где на фоне томов Беннетта [18] Беннетт, Арнольд (1867–1931) — английский писатель. и Уолпола [19] Уолпол. Роберт (1717–1797) — английский писатель, основатель жанра «готический роман». из серебряной рамы на него глядела женщина. Фотографии было лет сорок, если не больше; с того времени и до дня ее смерти лицо женщины сильно постарело, но Обри помнил его именно таким, как на этой фотографии.

— Мы уже совсем близко, — сказал он, поднимая бокал в честь их безмолвного договора. — Мы уже совсем близко.

Хедли Уайт стоял через дорогу от «Нового театра», стоял под дождем и пытался понять, как же так случилось, что его жизнь вдруг полетела под откос. Он стоял уже около часа, прислонившись к железным воротам, отделявшим двор дома номер шестьдесят шесть по Сент-Мартинс-лейн от людской суеты, и под прикрытием сумерек наблюдал за происходящим на другой стороне улицы. Вскоре после полудня вдоль стены «Нового», в продуваемом насквозь переулке, начала выстраиваться длинная очередь. Но те, кто в ней находился, не проявляли ни торопливости, ни раздражительности, наоборот, демонстрировали радостное возбуждение и дружелюбие, обычно сопутствующие компании людей, объединенных одной целью. Очередь, которой не видно было конца, огибала служебную дверь «Нового» — возле нее он впервые увидел Элспет — и тянулась в сторону «Уиндхема», заканчиваясь где-то на Чаринг-Кросс-роуд. Все билеты были давным-давно распроданы — еще в те дни, когда объявили, что пьесу скоро снимут со сцены, — и тем не менее возле театра выстроилась толпа оптимистов, возлагавших надежду на свободные места в последних рядах партера и на галерке. Даже когда двери распахнулись и самые везучие из впереди стоящих все-таки попали в зал, очередь практически не уменьшилась.