Борис Акунин - Алмазная колесница. Том 1

— Десять минут, — отрезала она. — Жду десять минут, потом войду сама.

И демонстративно взялась за алмазные часики, что висели у неё на шее.

Графиня Бовада была особой редкостной сообразительности, это Рыбников про неё давно знал. Она поняла с полуслова, не потратила ни секунды на вопросы и сразу перешла к действию.

Вряд ли какая-нибудь другая женщина была бы способна за десять минут превратить бордель в пансион для благородных девиц.

Ровно десять минут спустя (Рыбников подсматривал из-за шторы) Гликерия Романовна расплатилась с извозчиком и с решительным видом вышла из коляски.

Дверь ей открыл солидный швейцар, с поклоном повёл по коридору навстречу звукам фортепиано.

Пансион приятно удивил Лидину богатством убранства. Немножко странным ей показалось, что в стенах кое-где торчат гвоздики — будто там висели картины, но их сняли. Должно быть, унесли протирать пыль, рассеянно подумала она, волнуясь перед важным разговором.

В уютном салоне две хорошеньких девушки в гимназической форме старательно наигрывали в четыре руки «Собачий вальс».

Приподнялись, сделали неловкий книксен, хором сказали: «Бонжур, мадам».

Гликерия Романовна ласково улыбнулась их смущению. Когда-то она сама была такой же дикаркой, росла в искусственном мирке Смольного института: полудетские мечты, тайное чтение Флобера, девичьи откровения в тиши дортуара…

Здесь же, у пианино, стоял Вася — его некрасивое, но милое лицо выглядело сконфуженным.

— Тётенька ждёт вас. Я провожу, — пробормотал он, пропуская Лидину вперёд.

Фира Рябчик (амплуа «гимназистка») придержала Рыбникова за полу пиджака:

— Вась, это твоя благоверная? Характерная дамочка. Не трусь, обойдётся. Мы остальных по комнатам заперли.

Слава Богу, и она, и Лионелка по дневному времени были ещё не накрашены.

А из дверей навстречу гостье уже плыла Беатриса — величественная, как мать-императрица Мария Федоровна.

— Графиня Бовада, — представилась она с любезной улыбкой. — Васюша мне столько о вас рассказывал!

— Графиня? — пролепетала Лидина.

— Да, мой покойный муж был испанским грандом, — скромно обронила Беатриса. — Прошу пожаловать в кабинет.

Прежде чем последовать за хозяйкой, Гликерия Романовна шепнула:

— Так вы в свойстве с испанскими грандами? Любой другой непременно бы похвастался. Все-таки вы необыкновенный.

В кабинете было уже легче. Графиня держалась уверенно, инициативы из рук не выпускала.

Идею бегства за границу горячо одобрила. Сказала, что документы для племянника достанет, самые надёжные. Затем разговор двух дам повернул в географическую сторону: куда бы эвакуировать обожаемого «Васюшу», При этом выяснилось, что вдова испанского гранда объездила чуть не весь мир. С особенным чувством она отзывалась о Порт-Саиде и Сан-Франциско.

Рыбников в обсуждении участия не принимал, лишь нервно похрустывал пальцами.

Ничего, говорил он себе мысленно. Завтра 25-ое, а там всё равно.

Мрачное бешенство — так вернее всего было бы обозначить настроение, в котором пребывал Эраст Петрович. За долгую жизнь ему случалось не только одерживать победы, но и терпеть поражения, но, кажется, никогда ещё он не чувствовал себя столь глупо. Должно быть, так ощущает себя китобой, гарпун которого, вместо того чтоб пронзить кашалота, расшугал стайку мелких рыбёшек.

Ну разве можно было усомниться в том, что треклятый Брюнет и есть японский агент, устроивший диверсию? Виновно было нелепое стечение обстоятельств, но это служило инженеру слабым утешением.

Драгоценное время было потрачено попусту, след безнадёжно упущен.

Московский градоначальник и сыскная полиция хотели выразить Фандорину сердечную благодарность за поимку обнаглевшей банды, но Эраст Петрович ушёл в тень, все лавры достались Мыльникову и его филёрам, которые всего лишь доставили связанных налётчиков в ближайший участок.

Между инженером и надворным советником состоялось объяснение, причём Евстратий Павлович и не думал запираться. Глядя на Фандорина своими выцветшими от разочарования в человечестве глазами, Мыльников без тени смущения признался: да, приставил филёров и сам перебрался в Москву, ибо по старой памяти знает — у Эраста Петровича уникальный нюх, так вернее выйдешь на след, чем самому подмётки стаптывать. Хоть диверсантов и не добыл, но в накладе не остался — за варшавских гоп-стопников получит благодарность начальства и наградные.

— А вы чем обзываться, лучше рассудили бы, что нам с вами резонней будет поладить, — миролюбиво заключил Евстратий Павлович. — Куда вы без меня? У вашей железномерии и прав нет дознание вести. А у меня есть, опять же прихватил из Питера лучших ищеек, молодцы один к одному. Давайте, Эраст Петрович, сговоримся по-доброму, по-товарищески. Голова будет ваша, руки-ноги наши.

В том, что предлагал этот малопочтенный господин, резон и в самом деле имелся.

— По-доброму так по-доброму. Только учтите, Мыльников, — предупредил его Фандорин, — вздумаете хитрить и действовать у меня за спиной, ц-церемониться не стану. Я жалобы начальству писать не буду, поступлю проще: нажму у вас на животе секретную точку бакаяро — тут вам и конец. И никто не догадается.

Никакой точки бакаяро в природе не существовало, но Евстратий Павлович, знавший, как ловко Фандорин владеет всякими японскими фокусами, изменился в лице.

— Не пугайте, и так здоровья не осталось. Чего мне с вами хитрить? Одно дело делаем. Я того мнения придерживаюсь, что без вашей японской чертовщины нам беса этого, который мост взорвал, не выловить! Тут клин клином надо, ворожбу ворожбой.

Эраст Петрович чуть поднял брови — не придуривается ли собеседник, но вид у надворного советника был самый серьёзный, а в глазах зажглись огоньки.

— Вы что ж думаете, у Мыльникова мозгов и сердца нету? Не вижу ничего, не задумываюсь? — Евстратий Павлович оглянулся, понизил голос. — Государь наш кто? Помазанник Божий, верно? Значит, Господь должен его от японца безбожного оберегать, так? А что творится? Лупцуют христолюбивое воинство в хвост и в гриву! И кто лупцует-то? Народишко мелкий, слабосильный. Оттого это, что за японцем Сатана стоит, это он желторожим силы придаёт. А от нашего государя Всевышний Вершитель отступился, не хочет помогать. Я тут в департаменте рапорт секретный прочёл, из Архангельской губернии. Старец там один, раскольник, вещает: мол, Романовым определено править триста лет и не долее, такой на них положен предел. И эти триста лет на исходе. За то и вся Русь кару несёт. А ну как правда?

Инженеру надоело слушать бред. Поморщившись, он сказал: