Кэролайн Роу - Успокоительное для грешника

— Ты убегал?

— Нет. Выслеживал одного человека.

— Но как ты жил? — спросила Ракель. — В горах, в снегу и холоде? В прошлом году зима была очень суровой.

— Я нашел оленя — он упал, как вы, сеньра, только у вас нет рогов, чтобы застрять в скалах. Олень висел там со сломанной ногой, поэтому я его убил. Несколько недель питался его мясом, даже обменял часть его на хлеб. Все было хорошо.

— Кого ты выслеживал? — спросила девушка.

— Не могу сказать, сеньора Ракель, — ответил он с жалким видом.

— Почему, Жуакин? — спросила она.

— Это не наше дело, — сказал Исаак. — Ты шел за ним через горы и пришел сюда. Ты нашел его? И убил?

— Нет, сеньор Исаак. Я в жизни не убил ни одного человека, — искренне ответил Жуакин. — Кроме… — Он содрогнулся. — Неважно.

— Тот человек знал, что ты его преследуешь? — спросила Ракель.

— Нет, сеньора. Я держался в стороне от дорог и тропинок. Иногда шел днем, как он. Иногда ночью. Все зависело от луны и трудности дороги. У меня все было хорошо, пока я не пришел туда, где было очень много людей.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Ракель.

— Кто-то украл мои сапоги, — ответил Жуакин. — Снял с ног. Когда я спал.

— Откуда ты знал, куда идти? — спросила Ракель. — Этот человек мог пойти куда угодно, не только в Жирону.

— Дома, — сказал Жуакин, — он все время разговаривал со мной. Был единственным человеком, кто со мной разговаривал. Кроме отца Ксавьера и иногда пекаря. Он пришел в город с тюком вещей для продажи, и долгое время жил у моей матери. Мы были друзьями, — сказал он, и в голосе его прозвучала вся горечь преданной дружбы.

— Вы были друзьями, — произнесла Ракель.

— Да, были. Он был умным. Я не понимал всего, что он говорил, но он все-таки разговаривал со мной. Много раз говорил мне, что чаша не должна лежать спрятанной в шкафу, где никто о ней не знает, кроме меня, ризничего и отца Ксавьера. Он хотел отвезти ее в Жирону, где красивый собор, и поместить ее в соборе. А потом я узнал, что он хочет ее продать. И понял, что, заполучив ее, он отправится в Жирону.

— Ты знал, где находится Жирона?

— Знал, что на востоке. Он сказал мне. И я пошел на восток. Когда вышел на дорогу, стал спрашивать людей, где Жирона. Все знали.

— Ты хотел продать ее? — спросил врач.

— Нет, сеньор Исаак, — ответил Жуакин твердо, словно вел этот разговор уже в сотый раз. — Продавать ее нехорошо. Я хотел, чтобы она находилась в красивом соборе, а не в шкафу, но ей там будет плохо.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, как знаю и то, где она находится — неподалеку от нас.

— Где она сейчас? — спросила Ракель, стремясь поддерживать этот разговор — любой разговор. Ей было холодно, неуютно, она смертельно устала, сидела в угрожающей тьме и разговаривала с сумасшедшим.

— Поблизости, — ответил он. — Вот почему я здесь. Он постоянно держал ее при себе, и я не знал, как ее забрать у него.

— Все это время она была в его доме? — спросила Ракель.

— Нет, сеньора. Чашу, что я дал ему, он отнес сюда. Я знал, что он так сделает. Мне нужно было только дождаться.

— Баптисту? — спросил Исаак.

— Да, сеньор, — ответил Жуакин. — Вы тоже знали его? Ждали?

— Нет, — сказал Исаак. — Но я немного знал о нем.

Когда их негромкий разговор прервался, тишина стала зловещей. На склоне больше никого не было.

— Где стражник? — спросил Исаак.

— Кто, папа? — спросила Ракель.

— Здесь нет никакого стражника, сеньор Исаак, — сказал Жуакин.

— У дома Винсенса, — заговорил врач, — поставили четверых стражников. Когда мы встретили этого провожатого, они должны были следовать за нами на значительном расстоянии. Ты не видел их? — спросил он, повернувшись к Жуакину.

— Нет, — ответил Жуакин. — А увидел бы. Будь они внизу, думаю, мы бы оба их услышали.

Говорить, как будто, больше было не о чем. Вокруг них царила тишина, изредка нарушаемая жужжанием и писком насекомых да негромкими, угрожающими звуками из леса.

Жуакин лежал, растянувшись, на поросшем травой склоне, глядя в небо и не обращая внимания ни на случайные звуки, ни на своих новых товарищей. Внезапно он сел.

— Смотрите, — негромко произнес он.

Находившаяся в последней четверти луна поднималась над холмами в ясное ночное небо.

— Она кажется слишком яркой, — пробормотала Ракель.

Жуакин поднялся на ноги. Произнес что-то неразборчивое и исчез в пятне темноты — слабой тени, которую отбрасывало дерево в бледном лунном свете.

— Папа, что он сказал? — спросила Ракель.

— По-моему, «здесь», — ответил ее отец.

— Он исчез, — сказала Ракель. — Вошел в тень и скрылся. Будто его и не было.

— Жаль, — сказал Исаак. — Глаза у него, как у сокола, уши, как у дикого оленя. Я был рад, что он с нами, но у него свои заботы.

— Папа, он не блещет разумом, — сказала Ракель.

— По-своему, — пробормотал ее отец, — он мудрее большинства людей. Послушай — луна яркая?

— Кажется яркой, — ответила девушка. — Только ночь до этого была очень темной.

— Тогда нам тоже нужно скрыться в тени, — сказал Исаак. — И в тишине.

Крепко связанный Юсуф лежал переброшенным через луку седла своего похитителя. Он проехал невесть какое расстояние в этом неудобном и унизительном положении, по пути не видел ничего, кроме земли под копытами лошади и случайного моста. Большей частью они избегали дорог, ехали по усеянной камнями луговине и руслам пересохших от летней жары речушек. Лошадь дважды спотыкалась. Юсуф был уверен, что его шея окажется сломана, прежде чем они доедут до места.

Наконец взошла луна, и хотя дорога стала более неровной, лошадь и всадник видели землю уже лучше. Они начали шагом подниматься по склону холма.

Наконец похититель спешился, прижимая мальчика одной рукой к лошади. Потом снова ухватил его за талию, снял и поставил на ноги, будто ребенка.

— Отсюда мы пойдем пешком. Луна на ущербе, но света от нее тебе будет достаточно, чтобы видеть, куда идти.

— Куда мне идти? — спросил Юсуф.

— Оставь эти детские шуточки. Я вспыльчивый человек, и в руке у меня острый нож.

Болезненный укол за ухом заставил мальчика замереть.

— Я держу веревку, которой связаны твои руки. Если закричишь или позовешь на помощь, то больше не издашь ни звука. Искать чашу буду только я. Лес вон он, впереди нас. Теперь иди.

И напрочь застрявший в чьем-то кошмаре Юсуф пошел к лесу.

— Я не чувствую, что мы здесь в безопасности, — сказала как можно тверже Ракель, не повышая голоса.

— Ты имеешь в виду — в холмах? — спросил ее отец. — Или здесь, в лесу, где, полагаю, темнее, чем на луговине.

— В лесу, папа, — ответила девушка. — Отсюда я не могу разглядеть, приближаются ли к нам люди.

— Но ведь легче услышать, как кто-то идет по лесу, чем по луговине, — сказал Исаак. — И здесь мы не так видны, как там.