Ольга Сухаревская - Горе побеждённым

Канделябров, который во всё время разговора стоял у двери, подпирая косяк, засуетился, забегал и стал убирать посуду со стола. Ипатов взялся ему помогать. Бекон тоже изображал помощь: метался под ноги в самый неподходящий момент, когда руки у людей были заняты. Животное очень любило суету и своё непременное в ней участие.

Хозяин на некоторое время поднялся к себе наверх и спустился уже в элегантном, грогроновом пальто, белом шёлковом шарфе и с цилиндром в руках.

- Спиридон, - объявил он, – меня не жди. Покойной ночи, Александр Прохорович.

И вышел из дома.

- Слушаю, – пробурчал слуга, но как только Вильям Яковлевич хлопнул дверью, в сердцах плюнул и, уже как своему, сказал Ипатову: – Ну ты гляди, как его черти крутят! Опять ушёл – знамо куда – на всю ночь.

- Может быть, он по делу Арефьевой пошёл? – выразил предположение Александр – защитник людей.

- Ну да! По делу, конечно по делу. Только не Арефьевой, а совсем другой персоны – Варвары Петровны Кашиной, которая имеет место жительство на Поварской. Приклеился к ней хозяин, что банный лист. Что ж за напасть такая, Господи! Не знаешь, каким угодникам молится, чтобы эта короста отвалилась!

- Может у Вильяма Яковлевича серьезные намерения?

- Это к замужней-то женщине, когда её вторая половина в отъезде?

Ипатов только крякнул. Канделябров безнадежно махнул рукой и убрался в кухню. За ним, подняв хвост трубой, ушёл кот.

Следующий день оказался тяжелым. Спиридон Кондратьич разбудил молодого помощника, когда начальника уже не было дома.

- Вернулся чуть свет, переоделся и ушёл, – сухо информировал верный слуга о хозяине. – Завтракать не стал.

Ипатов отлично закусил в красивой столовой в обществе кота, который лопаясь от сытости, нагло выпрашивал печёночный паштет. Канделябров неодобрительно смотрел на это безобразие, но выговаривать любимцу не стал, а взял его за шкирку и выкинул на улицу: «Погуляй, касатик!».

Быстро собрались и в девять поехали искать лаковую коляску. Да, связи на Москве у Спиридона были обширные. Они объехали и обошли полгорода: опрашивали ямщиков, возчиков, каретников. На Страстном бульваре пили чай у знакомого квартального надзирателя. Были в извозчичьих трактирах и кабаках, заезжали в «Крутой Яр» у Рогожской заставы и «Ямской двор» на Никольской. Побывали в знаменитых «Наливках» на Якиманке. По;ходя, Кондратьич рассказал, что название такое пошло от бывшего там в старину поселения великокняжеских телохранителей, которым была привилегия в своем кабаке во всякое время пить вино и пиво, даже в дни Великого поста , когда все заведения, кроме чая с квасом, ничем не торгуют. Народ, видя такое исключение, назвал этот кабак «Наливками», то есть местом, где всегда наливают. Ипатов все смотрел, слушал и запоминал. Но, поначалу, такой шустрый и ражий ко всякому разговору, он к двум часам дня существенно поутих, обмяк и отдал всю инициативу двужильному Канделяброву. Часа в четыре Александр Прохорович уже мало интересовался лаковой коляской и мечтал только о том, как, придя домой, он опустит гудевшие ноги в холодную воду и даст отдохнуть замотавшемуся от разговоров языку.

В шестом часу коляска нашлась. Извозчик показал, что его нанял на Воздвиженке представительный мужчина в пальто и котелке, надвинутом до самых глаз. Других примет он не помнил. Подрядился доехать до Страстного монастыря и ждать, сколько надо, а потом отвезти барина за Калужскую заставу, что он и сделал. Приехали к монастырю часов в пять вечера. Тот человек ушёл. А вернулся около восьми с дамой. Стемнело, и какая она из себя, он не разглядел, да и интереса не было. Хотелось уж ехать: озяб ждать. Понял только, что женщина была нестарая: в коляску вспрыгнула легко. Повёз он их в Замоскворечье и высадил за Калужскими воротами, у ворот городской больницы. По дороге они может, о чём и говорили, но слышно не было.

Когда взмыленная парочка вернулась домой, то застала у входа ресторанный экипаж, из чрева которого фрачный лакей «Славянского базара» таскал в дом немереное количество провизии в корзинах, накрытых льняными полотенцами.

- Ну не помирать же нам с Беконом с голоду! – отвечал Вильям Яковлевич на недовольное ворчание Спиридона.

Собакин был на зависть бодр, свежевыбрит и одет в изумительный маренговый костюм - самый модный в этом сезоне.

- Вам, как я погляжу, сегодня досталось, – оглядел он убегавшихся помощников и великодушно предложил: – Идите, мойтесь. Я, так и быть, подожду вас с обедом или уже с ужином?

Освежившись и отведав «славянских» деликатесов, Александр Прохорович пришёл в себя и уже бодро доложил начальнику об успехах. Спиридон тушевался и только изредка вставлял нужные уточнения.

- Молодцы! – похвалил Собакин. – У меня тоже есть кое-что новенькое. Пришло сообщение от нашего агента: Турусова ездит на Арбат, в Филлиповский переулок, где снимает квартиру. Я сразу отправился туда. Хозяйка дома: вдова коллежского асессора, некто Клюева, личность - ничем не примечательная. Уже около года она сдаёт флигель даме, которая там тайно встречается с мужчиной. Вопрос о приличии закрылся большой суммой платы за квартиру. Эта квартирантка никогда не снимает вуали и называет себя Татьяной Ивановной. Бывает она там регулярно, часа два-три, и всё больше к вечеру, но ночевать никогда не остаётся. Мужчина приезжает с ней или появляется позже. Кто таков никто не знает: должно быть прячет лицо. Прислуга в доме Клюевой говорит, что он плотного сложения, выше среднего роста, не старый. Любовники пользуются садовой калиткой, которая выходит в тихую часть переулка.

- Неужели родные дядя с тётей виноваты в исчезновении племянницы?! - удивился Ипатов.

- Никаких выводов, Ипатов! Лариса Аркадьевна вполне может иметь любовника. Мы обязательно выясним её личные обстоятельства, но сейчас самое важное: приезд неизвестного господина с Анастасией к стенам городской больницы. Что было дальше? Это уже след и мы по нему не пойдём, а побежим, как хорошие ищейки. Девушка этого человека хорошо знала: иначе не пошла бы за ним одна, на ночь глядя. По всей вероятности, он сообщил ей в письме что-то такое, отчего она, не раздумывая, поехала с ним, даже не предупредив своего кучера. Кто же это мог быть? Мелецкий? Он точно в Петербурге. Добронравов? Он в то время подплывал на барже к Москве. Из близкого окружения остаются без внятных алиби: дядя, доктор Зяблицкий, в какой-то чрезвычайной ситуации – Шварц. Или это был совершенно незнакомый нам человек, которому она доверилась из-за письма. Срочно нужно выяснить, что делали все перечисленные мною лица в тот злополучный вечер. Итак, главное направление нашей работы на завтра: алиби трех мужчин, городская больница и напоследок: интимная жизнь Турусовой.