Ольга Сухаревская - Горе побеждённым

Уже заголубело небо, когда в доме, наконец, все смолкло, хотя в кабинете Собакина лампа горела до тех пор, пока в раннем утреннем свете по Сретенке не загромыхали первые колеса.

В субботу все поднялись поздно. Вильям Яковлевич, хмурый и не выспавшийся, предложил помощнику сделать визиты к участникам драмы.

- Начнем сызнова. Имея представление о каждом, мы с вами пойдем дальше в исследовании характеров этих людей. Византиец Иоанн Дамаскин говорил, что «умный человек способен понимать даже мысли ближнего, наблюдая за его поведением и обликом». Возьмите себе эти слова на вооружение.

- Так то - святой человек, – вздохнул Ипатов.

- Ладно, не грустите, помощник, – улыбнулся Брюс. - Поедем, посмотрим, какое впечатление произвело на действующих лиц эта трагедия. Тем более, что Канделябров сегодня затеял генеральную уборку дома и выгоняет нас на улицу на целый день.

Сыщики вышли на Сретенку, зажмурились от яркого солнечного света, вдохнули аромат клейкой молодой листвы деревьев и чахлых кустиков, прижатых к домам, и поняли, что в суматохе последних дней пропустили приход настоящей весны.

Первый визит решили сделать к старой Арефьевой, впрочем, без надежды на то, что их примут.

- Насколько я понимаю, – размышлял по дороге Вильям Яковлевич, – наследниц всех миллионов две: Анна Матвеевна и Лариса Аркадьевна. Ваша Цирцея – Залесская остаётся на бобах. Мелецкий получает вместо богатой жены – мамзель с ребёнком.

Ипатов только вздохнул.

- Не грустите, Александр Прохорович, разберёмся, – уверил его начальник. – Этой ночью, как мне кажется, я понял, в чём дело. Собственно, дело оказалось несложным. Теперь мне нужны доказательства. «Ничто притворное не может быть продолжительным» утверждал чех Коменский и я с ним согласен. А мой Канделябров в таких случаях говорит: «Сколько верёвочке не виться, а конец будет».

Как и предполагал Вильям Яковлевич, у старшей Арефьевой их не приняли.

- Барышня лежат чуть живые, – объявила челядь. – Доктор не отходит: боится за её жизнь.

- Поехали к Турусовой, – решил Собакин.

В доме Арефьевых стояла могильная тишина. Все зеркала вестибюля и гостиной, куда их провели, были завешаны чёрным крепом. К сыщикам вышла Лариса Аркадьевна, вся в чёрном, с кружевным шарфом, туго повязанном на голове, в своем уродливом пенсне. Лицо её было густо напудрено, как маска Пьеро. Сыщики встали и выразили ей своё соболезнование.

- Я пришёл в такое тягостное для вас время лишь для того, чтобы сказать, что намерен довести дело до конца и найти убийцу, как и обещал Николаю Матвеевичу, – сказал сыщик. – Причины убийства вашей племянницы по-прежнему остаются неизвестными.

- Узнаете вы их или нет, к сожалению, ни Настю, ни Николая этим не вернёшь – опустив голову, проговорила Турусова.

Складывалось впечатление, что она находится в каком-то заторможенном состоянии.

- Вам нехорошо? – с участием спросил Вильям Яковлевич.

- Не обращайте внимания. Наверное, на меня ещё действует снотворное, которое я приняла сегодня ночью, когда не смогла заснуть.

- Мы понимаем, как вам тяжело сейчас говорить, но, может быть, в интересах следствия, вы скажете нам что-нибудь о Зяблицком. Может, у вас есть какие-нибудь догадки – почему он это сделал?

Турусова вздрогнула. Повисла гнетущая тишина. Потом она через силу ответила:

- Не знаю. Я ничего не знаю. Это такой удар, такой удар. Может он сошёл с ума? А может он был тайно влюблен в Анастасию и поступил по-шекспировски: не мне – так никому. Он к ней очень нежно относился. Больше мне сказать нечего. Чужая душа - потёмки.

- Когда вы его видели в последний раз?

- В день, когда вы были у нас. Он приезжал к нам обедать. Господи! Я только сейчас об этом вспомнила: он сидел с нами за столом, расспрашивал, как идут поиски Насти, утешал нас, а сам… какое чудовище!

Подбородок женщины задрожал, и из-под пенсне полились беззвучные слёзы.

- Простите нас великодушно, мы не будем вас больше обременять своим присутствием, – проговорил Собакин. – Вот только мне бы хотелось переговорить с управляющим.

- Вам укажут, где его найти, – утирая слезы, сказала Лариса Аркадьевна, - но, боюсь, его может не быть дома. Он взял на себя хлопоты о похоронах. А здесь сминуты на минуту появится господин Мелецкий. Он вернулся из Петербурга. Я написала ему о нашей трагедии. Если хотите его видеть – подождите.

- Огромное спасибо. Ведь мы сейчас хотели к нему ехать.

Внизу раздался входной звонок – это был Мелецкий. Через пару минут в комнату вошёл молодой человек, лет двадцати шести, с мелкими правильными чертами лица, зализанными назад тёмными волосами, в чёрном дорогом костюме. Походка у него была вкрадчивая, кошачья, как будто на его ногах были не новомодные башмаки, а войлочные гамаши. Вежливо кивнув незнакомцам, Алексей Григорьевич припал к руке Ларисы Аркадьевны и глухо зарыдал. Та снисходительно и, как показалось сыщикам, неохотно погладила его по голове.

- Мужайтесь, мой дорогой. Эта потеря для нас невосполнима, но мы – христиане: на всё воля Божия. Я потеряла сразу двух родных мне людей, да и Анна Матвеевна еле жива. Доктор говорит, что совсем плоха: никого не узнает. Немыслимое горе свалилось на нашу семью. Алексей Григорьевич, позвольте вам представить…

Турусова познакомила мужчин и объяснила, причину появления сыщиков в доме.

- Но почему сразу меня не уведомили? – мигая заплаканными глазами, спросил Мелецкий.

- Ах, не спрашивайте меня ни о чём. Всем распоряжался Николай Матвеевич. Это его решение. Вам не сообщали, чтобы не расстраивать понапрасну. Надеялись, что это недоразумение и всё разрешится положительным образом.

- Что ещё за «недоразумение» и как это: «разрешится положительным образом»? Помилуйте, ничего не понимаю, - горячился Мелецкий. – Какие такие причины могли быть, чтобы скрыть от меня пропажу невесты?

Этот вопрос повис в воздухе, а Вильям Яковлевич, видя затянувшуюся паузу, спросил:

- Алексей Григорьевич, может вы заметили что-нибудь необычное в поведении Анастасии Дмитриевны перед вашим отъездом в Петербург? Припомните, пожалуйста.

Мелецкий перевёл возмущенный взгляд с Турусовой на Собакина и задумался. Видно было, что он возмущён, озадачен и совершенно ошеломлён как трагедией, так и странным поведением родственников невесты.

- Она была весела, нежна и ничто не омрачало наших отношений перед моим отъездом.

- Алексей Григорьевич, - вдруг вмешалась в разговор Лариса Аркадьевна, – я только что вспомнила, что в день отъезда вы у нас обедали, и Анастасия очень недовольным голосом расспрашивала вас о какой-то француженке с Кузнецкого. Вы ещё так смешались, что у вас упала на пол вилка.