Ольга Сухаревская - Горе побеждённым

- А может и то и другое, – плюнул в сердцах Канделябров.

Отпевали Арефьевых на Малой Дмитровке, в Успенской церкви. В церкви было душно от множества свечей и цветов. Два гроба стояли рядом на возвышении. Тело Анастасии Арефьевой лежало уже под плотным покрывалом. Как-никак прошла неделя после смерти, а погода стояла, по-летнему, тёплая. Тяжелый тлетворный запах плыл под сводами старого храма. Батюшка, не скупясь, кадил, но помогало мало. Анны Матвеевны не было. Стоящие позади всех монашки перешёптывались, что та лежит при смерти. Турусова стояла, опустив голову. Белый как мел Мелецкий приткнулся где-то сбоку среди посторонних. У него дрожали и кривились губы, как если бы он думал заплакать и не мог. Чуть поодаль, в чёрных шелках, под густой вуалью стояла Залесская. К Собакину подошел Рушников и они, выйдя на паперть церкви, о чем-то там долго говорили. Вернувшись в храм, сыщик нашёл глазами Шварца. Тот безучастно смотрел на происходящее, стоял принужденно, переминаясь с ноги на ногу. Собакин подошёл к нему, наклонился и что-то зашептал на ухо. Немец в ответ кивнул. Ипатов заметил, что сзади управляющего встал седой и усатый Канделябров в форме чиновника железнодорожного ведомства и, как приклеился.

«Теперь пойдёт за ним хвостом», - сообразил Александр Прохорович.

Панихида шла своим чередом. Запели «со святыми упокой». У выхода из монастыря стояли похоронные дроги и кареты сопровождения.

- Последите за Турусовой. Может, заметите что-нибудь, - сказал помощнику Собакин. – Хотя, вряд ли. Она дама осторожная. После похорон возвращайтесь домой самостоятельно.

Сказал и исчез в толпе любопытных зевак и нищих. Ипатов проследовал со всеми до кладбища, видел, как там убивалась Турусова, заламывая руки над могилами родственников, слышал, как перешёптывались знакомые семейства Арефьевых, как судачили они о той баснословной сумме денег, которая свалилась на бедную родственницу. Говорили, что не сегодня-завтра третий гроб понесут на кладбище и деньги Анны Матвеевны перейдут той же Ларисе. Видно было, что всё устройство похорон находится в руках управляющего. Немец ходил туда-сюда, приказами и деньгами подгоняя и направляя служителей кладбища к нужным действиям. Священники обращались к нему как к главному родственнику. Турусова была безвольна, по-женски слаба и беспомощна, как и подобает неутешной родственнице. Ипатов подумал-подумал и с соболезнованиями к ней не подошёл. Ничего особенного он не заметил и удрученный вернулся на Сретенку. Там уже был Кондратьич. По его собственному выражению, он «избегался за немцем зазря».

В майских сумерках того же дня Собакин привёз домой Шварца. Тот явно устал, но виду не показывал и держался независимо.

В кабинете хозяина он первым делом цепко огляделся и застрял глазами на портрете Брюса. Потом с интересом стал разглядывать диковинную инкрустацию передней дверцы старинного секретера. Ипатов и сам не раз с любопытством косился на необычное изображение на ней золотого тамплиерского креста с эмалевой красной сердцевиной. Над ним распростёр крылья перламутровый серебристо-чёрный орёл с мечом в когтях. Под крестом, на фоне золотого восходящего солнца были выведены красные буквы «Nekam Adonai».

Насмотревшись, Шварц сказал странную фразу:

- Всё верно. Вы сын того самого Брюса.

Собакин не удивился словам немца, но и не ответил ему.

- Известная вам госпожа Турусова сказала, что вы можете подтвердить некоторые приватные обстоятельства ваших с ней отношений.

- Если это разрешила сделать Лариса Аркадьевна, то – извольте. Я вам доверяю.

- Вы подтверждаете ваши кхм… любовные отношения с этой женщиной?

- Да.

- Где происходят ваши свидания?

- Я не обязан на это отвечать, но вам скажу. В Филипповском переулке, на Арбате.

- Как долго они продолжаются?

- Началось это вскоре после моего вступления в должность управляющего. А это значит – с весны прошлого года.

- И, если понадобится, вы подтвердите это на суде?

- Несомненно.

- Простите за вопрос, но вы уверены, что кроме вас, в Филипповском переулке госпожа Турусова не принимала других мужчин?

- Ну, знаете ли! Вы оскорбляете даму. Я терплю эти слова только потому, что знаю причину такого допроса. Уверяю вас, Лариса Аркадьевна благосклонна только ко мне. А сейчас она находится в таком тяжёлом душевном состоянии, что и со мной разорвала отношения.

- А как она относилась к Зяблицкому и он к ней?

- Я уже объяснял вам. У них были нормальные дружеские отношения в рамках общения в домашней обстановке. Не более того. За это я ручаюсь.

- Где в доме ваших свиданий находилась спальня? – неожиданно спросил сыщик.

- За гостиной. Это самая задняя комната.

- А где стояла кровать?

- Справа от входа.

- Куда выходили окна спальни?

- На забор, кусты сирени и сарай для дров.

«Все в точности», - отметил про себя Собакин, а вслух сказал:

- Господин Шварц, я уверен, что госпожа Турусова в сговоре с доктором Зяблицким убила свою племянницу. Если бы не ваши показания, она уже сегодня была бы арестована. Я также убежден, что ваша с ней долгая романтическая связь – обман. Скажите по совести, зачем вы покрываете эту страшную женщину?

- Я никого не покрываю, как вы изволили выразиться. Ваши выводы ошибочны. Такое бывает. Более того, я бы попросил вас при мне говорить уважительно об этой женщине.

Наступило молчание. Собакин что-то обдумывал. Ипатов нервно елозил на кресле, понимая, что у них с начальником обозначился полный провал и надо скорее заканчивать эту комедию.

«Что ж, бывает и такое, что думаешь зазря на честного человека. А если всё-таки прав Брюс, то доказать это уже невозможно. Наверняка Лариса уже обработала всех свидетелей», - размышлял молодой человек.

Прервав затянувшееся молчание, Собакин сказал:

- Господин Шварц, я не привык проигрывать. Но, если мне суждено в этот раз потерпеть фиаско, то я всё-таки хочу знать правду.

Управляющий поднял брови в знак непонимания. Тогда Брюс вдруг как-то замысловато провел рукой по лбу, приложил руку к сердцу, затем быстро, как глухонемой изобразил что-то пальцами и скрестил на груди руки.

Нет средств описать всю бурю чувств, охватившую при этих действиях, невозмутимого немца. Шварц, с чувством залопотал какую-то нечленораздельную ерунду, бросился к Вильяму Яковлевичу и схватил его за руку.

«О-о-о, - подумал про себя Александр Прохорович, – да они оба свихнулись. Вот так клюква! Что же мне теперь делать? Как бы связывать не пришлось. Где там Канделябров прячется?»

Тем временем Собакин с удовлетворением следил за беснованием немца, а потом, как ни в чём не бывало, обратился к Ипатову: