Кэролайн Роу - Снадобье для вдовы

Участие их правителей в иностранной политике, как правило, редко оказывало влияние на их жизнь, если только по какому-либо стечению обстоятельств они не оказывались втянутыми в события, способные оказать решающее воздействие на их судьбу.

В XIV веке время почти всегда выражалось в единицах, называемых часами, отражавшими обычный уклад монастырской жизни. Начиная с полуночи каждые три часа звонили колокола, и начиналась служба, соответствующая этому часу. Впрочем, колокольный звон, разносившийся по всем городам и весям, не только отмечал начало или окончание той или иной церковной службы, но с таким же успехом организовывал и светскую жизнь горожан.

На протяжении веков названия претерпевали незначительные изменения, но обычный порядок был таков:

Полночь — Утреня

3.00 утра — Похвалы

6.00 утра — Первый час

9.00 утра — Третий час

Полдень — Шестой час

3.00 дня — Девятый час

6.00 дня — Вечерня

9.00 вечера — Повечерие

Сидя бочком на прохладном каменном подоконнике и подтянув коленки к груди, Клара с неприязнью вертела в руках безжалостно освещенное утренним солнцем старое темно-синее платье, перепачканное подсохшей глиной. Надо же, она ведь о нем уже и забыла, когда прятала здесь эту гадость в конце зимы, с глаз долой… и нате вам! Никуда это гадкое платье деваться и не подумало, как и длинный уродливый разрыв на юбке…

Впрочем, к платью этому она испытывала жгучую неприязнь еще с тех пор, когда оно было новеньким, с иголочки… Слишком тусклый и скучный цвет, уродливый фасон… Сколько раз она предлагала матушке оживить его, сделать более интересным, но та — ни в какую, ибо придерживалась глубокого убеждения, что пока Клара не научится содержать свою повседневную одежду в идеальном состоянии, ни о каком баловстве в виде шелковой вышивки не может быть и речи.

Клара вздохнула. Никогда ей не закончить эту штопку, для ее живого и непоседливого характера подобное занудство было просто выше всяких сил. Наверное, мечтам матушки сбыться не суждено. Она бросила платье на пол и подумала: «А не засунуть ли его под кровать?» Пусть оно достанется новым хозяевам дома вместе с мебелью — чудесными вещами, которые они почему-то должны оставить здесь. Но мама… мама наверняка найдет его и тут. Оставалось лишь надеяться на то, что этим летом Клара уже из него вырастет, и когда станет ясно, что оно ей не в пору, маме придется отложить его, чтобы сделать рубашку для младшего братишки.

Быстро соскочив с подоконника, она торопливо расстегнула пояс и пуговицы своего нового летнего платья и, с неприязнью натянув на себя старое зимнее страшилище, взмолилась Господу: «Боженька, милый, сделай так, чтобы оно не налезло! Прошу Тебя, пусть оно будет мне мало!». Оно уже один раз рвалось, и в швах почти не осталось запаса. Но хотя ее 11-летнее тело вытянулось вверх уже почти на ладонь, девочка по-прежнему оставалась тоненькой, как тростинка. Платье было ничуть не туже, чем в прошлом апреле, когда она тайком спрятала его. Мама непременно внимательно его осмотрит, велит губкой смыть грязь, зашить разрыв и аккуратно наложить заплатку. А еще и скажет, что оно замечательно подходит как повседневное, а потом в который раз ехидно поинтересуется, уж не думает ли Клара, что одежда растет на деревьях?

Вот отец непременно привез бы ей красивой материи на обновку… Но он умер, и теперь, едва у мамы завершится траурный год, им придется перебраться в деревню. После смерти отца, сказала она, дом им больше не принадлежит. Казалось странным, что в доме, где она прожила всю жизнь, поселятся какие-то незнакомые люди…

В этот миг дверь ее комнаты распахнулась, и размышлениям Клары над многочисленными превратностями жизни наступил конец. На пороге стояла ее мать. На сгибе руки у нее висела большая рыночная корзина, а за другую судорожно цеплялся ее двухлетний братишка Гильем. Быстро шагнув в комнату, мать аккуратно прикрыла за собой дверь.

— Клара, слушай меня внимательно, — прошептала она, ставя корзину на пол. — Мне нужно, чтобы ты собрала кое-какие вещи… смену белья, возможно, еще что-нибудь из мелочей. Мы уходим. Немедленно.

— Но, мама, ты же говорила… — Клара растерянно замолчала. Мама выглядела точно так же, как в тот день, когда сообщила ей о смерти отца.

— Дорогая, веди себя тихо, как мышка, — прошептала мать с улыбкой, как будто ничего не случилось. — Ни в коем случае нельзя, чтобы наш разговор подслушали слуги. В корзинке вещи малыша. Я возьму его с собой и уйду, будто собралась на рынок. Ты будешь ждать здесь. Едва ты увидишь меня в окне, хватай свои вещи и беги к сестрам-монахиням. Они знают, что делать.

— Но, мамочка, я примеряла свое старое платье. Мне нужно переодеться…

— Дорогая, ты не понимаешь. У нас нет времени. Иди в чем есть. А чтобы прикрыть дыру на юбке, надень фартук. — Она схватила дочкин фартук. — Вот, держи. Я тебе его завяжу. Любовь моя, поцелуй своего братишку. Как только все успокоится, я вернусь за тобой, обещаю. — Подавшись вперед, она заглянула дочери в глаза. — Никому не говори, что ты уходишь. Убедись, что за тобой никто не следит. Никому не называй имени нашего отца. Понимаешь? Ради своей безопасности, моей и своего брата.

— Мамочка, а куда ты пойдешь?.. — всхлипнула Клара, хватая мать за руку.

— Если кто-нибудь спросит, скажи, что не знаешь. — Она крепко обняла девочку. — Скажи, что думаешь, будто я уехала на Майорку. Что я не верю в смерть отца и считаю, что он все еще там.

— Это правда?

— Это такая же правда, как и все остальное в этом мире, — с горечью вздохнула она и, достав из-за корсета своего платья маленький кошель, вновь застегнула его. — Тебе могут понадобиться деньги. Спрячь это себе за пазуху, под завязку фартука, где никто его не увидит. Сестры в монастыре за тобой присмотрят. — Подхватив мальчика, она вышла легкой походкой, несмотря на то что Гильем весил уже немало. Клара услышала веселый смех малыша, когда мать устремилась вниз по лестнице. Потрясенная до глубины души, но не пролив ни слезинки, Клара сунула чистое белье и летнее платье в свою лучшую шаль, завязала ее узлом и, помедлив секунду, запихнула еще одну смену белья в лиф платья.

Стремглав выскочив на улицу, Клара едва не столкнулась с компанией примерно из человек десяти мужчин, быстро шагавших к центру города. Они громко переговаривались между собой, не обращая на нее внимания, и Клара, пристроившись следом за ними, облегченно вздохнула. В конце ее тихой маленькой улочки группа влилась в большую, шумную толпу, мощным потоком текущую со стороны монастыря, и неожиданно для себя Клара угодила в самый ее центр. Стиснутой со всех сторон возбужденными взрослыми девочке не оставалось ничего иного, как беспомощно кружиться в людском водовороте.