Кэролайн Роу - Припарка для целителя

— Все, — ответил мальчик.

— Тогда дай сюда, — сказал Хуан Кристиа с отчаянием в голосе, хватая чашу. Руки его так дрожали, что он не мог поднести ее ко рту, и Юсуф помог ему. Содрогаясь и давясь, он выпил все и откинулся на подушку.

— Бог знает, поможет ли это, — сказал он. — Я делал эту смесь для многих людей. Теперь обречен узнать на себе, есть ли от нее прок.

— Будем надеяться, что есть, — сказал Исаак. — Или вы ошибаетесь, полагая, что вас отравили.

— Вряд ли, — сказал Хуан Кристиа. — Этот негодяй отравит человека с такой же легкостью, как предложит ему чашу вина. Я это знал, но не думал, что он так обойдется со своим учителем. Предатель! Бессердечный предатель!

— Откуда вы, сеньор? — спросил Исаак. — У вас речь человека не из этих мест.

— Откуда? — рассеянно спросил он и захлопал глазами. — Я прибыл… прибыл из Генуи. Высадился на берег в грозу. Наше судно встало на якорь до ее начала, но шлюпка, в которой везли меня на берег, попала в бурные воды. Вот тогда я и получил эти синяки.

— Где вы высадились? — спросил Исаак. — В Паламосе?

— В Паламосе? — встревоженно переспросил больной. — Нет, не там. Нельзя высаживаться в Паламосе. Там измена. — Схватил Исаака за рукав. — Я должен видеть епископа. Должен кое-что рассказать ему. Отведите меня к епископу. Я жажду поговорить с ним.

— Это бесполезно, — сказал Исаак. — Епископ тоже болен. Сейчас он спит, но когда просыпается, то не может понять, где находится.

— Я должен видеть его, — произнес Хуан Кристиа. — Должен видеть королевских чиновников. Неважно, что будет со мной. Я слышал такие вещи, знаю такие вещи — я не мог поверить в предательство, а он предал меня.

— Юсуф, — сказал Исаак, — пошли за отцом Бернатом, попроси его взять с собой писца. То, что говорит этот человек, нужно засвидетельствовать и переписать. Сеньор Хуан, — обратился он к больному, — вы должны сделать усилие. Проглотить лекарство недостаточно. Нужно помочь ему.

— Да. Руки и ноги у меня больше не дрожат, и мне нужно поспать.

— Пока что нет. Вам нужно бодрствовать. Поговорите со мной. Расскажите о себе.

— Меня зовут Хуан Кристиа.

— Вы конверсо [2] Конверсо — испанский еврей, обращенный в христианство (XIV–XV вв.). , раз у вас такое имя? — спросил Исаак.

— Почему вы спрашиваете? — спросил больной, внезапно насторожившись. — Вы лечите епископа. Почему не лечить конверсо?

— Спрашиваю только из любопытства. Как вас звали до обращения в христианство? Возможно, я знаю вашу семью.

— Не знаете. Меня звали… но это неважно. Я забыл ту жизнь.

— Вы назвались путешественником.

— Я много путешествовал — из Генуи в Венецию, с Сардинии в Константинополь — следуя своему призванию, это травы и медикаменты.

Бернат, как обычно, быстро вошел, за ним следовал молодой писец, несший письменный столик, перо и чернила.

— Звали меня, сеньор Исаак? — спросил секретарь епископа.

— Простите меня за это, отец Бернат, — отчетливо сказал Исаак. — Этот человек приехал, чтобы предупредить его преосвященство о какой-то опасности. — Поднялся, пошел по направлению к священнику и, когда заговорил снова, понизил голос до шепота: — Это срочное дело. Он думает, что его отравили, и, боюсь, так оно и есть. Возможно, времени у нас окажется мало. Его преосвященство, когда поправится, захочет узнать, что сказал этот человек. Хотя делаю все, что могу, я не верю, что он сможет подняться. Над его ложем нависает смерть.

Он вернулся к своему стулу и продолжал свое дело.

Дверь открылась снова, тихо вошел сержант епископской стражи. Встал в темном, дальнем от кушетки углу и приготовился слушать.

— Серьезные обвинения нужно будет засвидетельствовать, если представится возможность, — рассудительно сказал Бернат, кивнув сержанту. — Этот человек знает, что его смерть близка?

— Уверен, что да, — угрюмо ответил Исаак. — Он сам в некотором роде лекарь.

— Он просил священника? — спросил отец Бернат.

Исаак покачал головой и снова повернулся к человеку на кушетке.

— Сеньор Хуан, — сказал он, — это отец Бернат, секретарь епископа. Он запишет то, что вы скажете, и передаст епископу, как только его преосвященство сможет вернуться к своим обязанностям.

— Я находился на борту торгового судна, шедшего из Кальяри на Сардинии, — сдержанно заговорил больной. — Мы шли в Барселону, и меньше чем через день после отплытия нас задело краем шторма и снесло с курса. Меня высадили на берег, и я не знаю, что с остальными. — Охнул от приступа боли. — Сант-Фелиу, — продолжал он. — Я думал, мы так и не дойдем до Сант-Фелиу-де-Гиксолса. Они разозлились, но сказали, что высадят меня на берег; спустили меня за борт в крохотной шлюпке и вернулись на место. Смеялись надо мной. Я думал, что погибну в этом море. Никогда не думал, что это случится, никогда. Надо же, вероломная свинья.

— Кто вероломная свинья? — спросил Бернат. — Он угрожает его преосвященству? Или, может, его величеству?

— Бросили на произвол судьбы, — пробормотал больной. — Меня. Я дал им так много. Мой повелитель дал им так много. Мне нужно было доставить сообщения от моего повелителя. Важные сообщения.

— Скажи мне, как он выглядит, — сказал Исаак, проведя рукой по его напряженному от боли телу.

— Он побледнел от боли, господин, — сказал Юсуф. — Тело его корчится в судорогах, но не как при отравлении стрихнином. Я видел такое отравление.

— От стрихнина он бы уже умер. Принеси ему чашку болеутоляющего, приготовленного для его преосвященства. Скажи Ракели, что нам требуется еще.

Вскоре после того, как больной смог проглотить немного лекарства, его стиснутые челюсти стали расслабляться, и он заговорил снова:

— Это сделал тот парень. Упрямый негодник — я научил его всему, что знал… всем искусствам… даже рецепту, которым он меня убил, который я узнал от величайших мастеров искусства в Генуе, я учил его, и он получил этот рецепт от меня. Теперь он его уничтожит. Я сказал ему. Бедняки не должны пользоваться такими вещами. Могут только богатые. — Он сделал паузу, широко раскрыв глаза. — Богатые. Его тупая, упрямая светлость не настолько богат, чтобы одержать победу над самым холодным, жадным монархом в мире и его бессердечной женой… Она лучший полководец, чем он. Будь она адмиралом, нам бы пришел конец. Но мы ускользнули, мой повелитель и я.

— Он имеет в виду их величеств? — официальным тоном спросил Бернат, ища подтверждения.

— Полагаю, да, — ответил Исаак.

— Хорошо, что он близок к смерти, — сказал священник. — Но кто его повелитель?

— Кто ваш повелитель? — спросил Исаак. — Он живет здесь или в Эмпорде?

Казалось, больной уже не реагировал на вопросы.

— Мы оставили его светлость, великого и малодушного судью, прятаться в его маленькой башне, а дочери Рокаберти пришлось на коленях ползти к его величеству, напоминать ему о своих благородных родственниках.