Кэролайн Роу - Припарка для целителя

Он молча взял Луку за локоть и повел к двери, ведущей к входу во дворец. Они вышли на яркое майское солнце, прошли по площади и стали спускаться по склону к воротам.

— А теперь, Лука, скажи, — заговорил он, не обращая внимания на пристальные взгляды проходящих горожан, — какого рода столярными работами занимался твой учитель? Как ты видел, работы у меня столько, что одному не справиться, и думаю, мы могли бы хорошо работать вместе. Да и Томасу пора учиться ремеслу.

Рано утром в день свадьбы Ракели к воротам Исаака пришел мальчик-посыльный с вызовом от епископа. Исаак без раздумий позвал Юсуфа, пошел во дворец и с удовольствием вступил в его прохладную тишину. Они пошли за посыльным не в кабинет епископа, а в одну из маленьких комнат на первом этаже. Мальчик постучал; дверь тут же открылась.

— Сеньор Исаак, — сказал Беренгер, — спасибо, что быстро пришли. Прежде чем приниматься за наше дело, нужно завершить небольшой разговор с Пау, секретарем сеньора Хайме. Может, вы присоединитесь к нам.

— Конечно, ваше преосвященство, — сказал Исаак и сел.

— Юный Пау говорит, что рассказывает нам об Иосифе все, что знает. Только, говорит, знает он очень мало.

— Это так, ваше преосвященство, — сказал Пау. Врач чувствовал запах страха, исходящий с потом из пор молодого человека. — Раймон сказал, что если я не буду знать, как его найти или где он живет, то не запутаюсь во лжи и не вляпаюсь в беду.

— Он ошибался, не так ли? — сказал капитан стражи. — Потому что теперь ты оказываешься в худшей беде, чем можешь себе представить.

— Я знал, что лишусь своей должности, если сеньор Хайме узнает, что я помогал ему с письмами и прочим, — сказал Пау.

— Ты можешь лишиться не только должности, парень, — сказал капитан. — Твоего друга, полагаю, повесят до конца этой недели, так что думай, хочешь ли быть верным другом и висеть рядом с ним.

— Висеть! — произнес Пау, голос его поднялся до писка. — Я не сделал ничего дурного, только доставлял ему письма. Притом всего два.

— От кого были эти письма? — спросил Беренгер.

— От его матери, и только. Она бедная вдова, посылать письма ей не по средствам, поэтому она отправляла их в Барселону с кем-нибудь из знакомых, а потом я забирал их, когда нам… когда сеньору Хайме приходили документы, которые требовалось доставить сюда.

— Бедная вдова, вот как? — сказал епископ. — Думаю, ее можно описать и по-другому, но ладно. Значит, он приходил и забирал их?

— Нет, — ответил Пау, — не приходил. Я относил их Раймону. В городе был какой-то его знакомый, с которым они поссорились, и он больше не хотел его видеть.

— Значит, ты относил ему письма в финку?

— Один раз. Или мы встречались на склоне холма, прямо за мостом.

— И там ты рассказывал ему о всех завещаниях, которые составлял сеньор Хайме, — сказал капитан.

— Нет, — возмущенно возразил Пау. — Я рассказал ему только о завещании сеньоры Магдалены, так как нашел странным то, что в нем говорилось, а Раймон сказал, что на месте Луки поддался бы искушению добавить белены в очередную порцию лекарства для желудка, и мы посмеялись над этим, потому что, разумеется, он бы ни за что этого не сделал.

— А потом она умерла.

— Но ведь все знали, как она больна, — сказал Пау. — Просто умерла, вот и все.

— А потом ты рассказал ему о сеньоре Нарсисе, — сказал капитан. Это был не вопрос. Это было утверждение, холодное, жестокое.

— Я не рассказывал, — сказал Пау. — Просто проговорился, когда вел речь о чем-то совсем другом. Я не собирался говорить этого, и он пообещал, что никому не скажет, что узнал об этом от меня. Но заключил со мной пари, что с сеньором Нарсисом что-то случится. А когда случилось, взял у меня проспоренные деньги и сказал, что если кто-то завещает деньги человеку, умеющему готовить яды, то получает то, чего заслуживает, особенно если говорит ему.

— Как это понять — если говорит ему? — спросил Беренгер.

— Он, должно быть, сказал, разве нет? — ответил Пау. — Иначе как он мог узнать? Я не говорил сеньору Луке. Раймон сказал, что я должен это сделать, но я не говорил. Все думали, я рассказываю каждому, что говорится у людей в завещаниях — его преосвященство обвинил меня во лжи и сказал сеньору Хайме, что я, должно быть, рассказывал людям об этих завещаниях, иначе как же люди могли узнать. Но Раймон сказал, что мне нечего беспокоиться, потому что, когда получит свои деньги, поделится со мной, и я тоже буду богатым.

— Какие деньги? — спросил капитан. — Я не знал, что твой друг должен был что-то получить.

— Должен был, — сказал Пау. — Он дал взаймы этому Рувиму, который унаследовал бы деньги, которые сеньор Мордехай хранил для него. Это было правдой, документы хранились в наших архивах, и я нашел их. Сумма была громадной, — сказал он, расширив глаза. — Более…

— Пау, — сказал Беренгер. — Опять ты. Здесь восемь человек, а ты собираешься сообщить нам секретные сведения, большинство из нас не имеет права знать их.

— А, — произнес Пау. — В общем, как только сеньор Мордехай передал бы Рувиму эти деньги, Рувим отдал бы большую часть Раймону, так как был должен ему. Они росли вместе, были большими друзьями. И тогда мы оба стали бы богаты. Ему требовалось многое сделать, потому что ожидалось получение денег, и он оставил на время работу, чтобы сосредоточиться на этом.

— Где он оставил работу? — спросил Беренгер.

— В финке, — ответил Пау. — Экономка и хозяйка были всегда готовы спрятать Раймона где-нибудь, если кто-то станет его искать. Он всем нравился, ваше преосвященство. Понимаете? Раймон никогда не делал ничего дурного.

— Уведите его, — сказал Беренгер. — Может, кто-нибудь постарается объяснить ему, что натворил его друг? Видеть не могу такую глупость в современном мире.

Когда остальные ушли, Исаак обратился к своему пациенту.

— Вы здоровы, ваше преосвященство?

— Здоров, сеньор Исаак. И чувствую громадное облегчение из-за того, что суд над юным сеньором Лукой прошел и его не пришлось передавать гражданским властям для повешения. Несмотря на логику и улики, мне было трудно поверить, что он способен отравить кого-то — хотя бы крысу.

— Думаю, сеньора Рехина тоже чувствует облегчение, — сказал Исаак.

— Конечно. И Ромеу, берущий Луку в свое дело. Очевидно, каким бы хорошим или плохим травником Лука ни был, по дереву он работает отлично. И Ромеу спрашивал, можно ли ему взять Томаса в ученики, поскольку у него, как будто, нет родных — даже я ему не родственник.

— Я слышал этот слух, ваше преосвященство, и надеялся, что вы не сочтете его слишком неприятным.

— Слух этот представлялся полезным, поэтому я не предпринимал шагов, чтобы опровергнуть его, — сказал Беренгер. — Томас славный парнишка, хотя его мать могла быть и получше. Но он исправит свою репутацию. Многие богатые, могущественные люди в нашем королевстве уже сделали это, — добавил он со смехом человека, род которого был древним, безупречным, славным.