Клаудия Грос - Схолариум

Штайнер захотел посмотреть на куст, на котором уже появились тяжелые ягоды, свешивающиеся за ограду. Куст рос с другой стороны, но тяжелые ветви опустились чуть ли не до земли. В темноте это хорошее укрытие.

— А как вообще твой отец сумел заметить человека? — удивленно спросил Штайнер.

— Ноги немного высовывались. Отец сначала не заметил, но у него застряла тележка. Вот он и посмотрел.

Они вернулись в дом. Мальчик спросил, как насчет награды. Но Штайнер не имел к этому никакого отношения. Награду назначил совет города, так что Ворону волей-неволей придется вести переговоры там. Но он, казалось, не очень-то к этому стремился, потому что принялся упрашивать Штайнера сделать это вместо него. Тот кивнул и велел ему зайти на следующий день. Оставшись один, Штайнер вышел в сад. Ему хотелось привести мысли в порядок.

«Преступник убивает Касалла и прячет труп под бузиной. Уже поздно, в это время там никто не ходит. А потом ждет: стенать и звать на помощь он начинает только около одиннадцати… Нет».

Штайнер сидел возле ограды своего одичавшего розового сада и пытался собрать в кучу разбредавшиеся мысли.

«До этого ему надо было еще раздеть покойника и разбросать его вещи. И только потом можно было приступать к воплям. Он заорал как человек, прощающийся с жизнью, и под собственный вой убежал в сторону монастырского сада. Нет, опять не сходится. Тогда что же с трупом? Он ведь все еще под бузиной. Значит, сначала он волочит его к колодцу и раздевает. Я ушел из дома и поэтому ничего не видел. А потом убийца раскидал улики. И только тогда заверещал. Видимо, все было именно так. Так и никак иначе. Гнусный план! И опасный. Преступника легко могли заметить. Тем более, что он спрятал мертвеца так, что люди буквально спотыкались об его ноги. Может, это и было его ошибкой, потому что теперь совершенно точно известно, что Касалл погиб не около одиннадцати, а раньше. И что все свидетельские показания совершенно бессмысленны. Потому как непонятно, где все эти люди были часом раньше».

Штайнер встал. Нужно поговорить с судьей.

— Он обнаглел настолько, что придумал какую-то коровью задачу. Только представить себе коровья задача. И у него хватило дерзости прямо так и заявить. Это не только полное нарушение правил, но вдобавок ко всему еще и пустая трата времени в ущерб лекции, а он до сих пор даже не подумал возместить эти минуты. У нас черным по белому написано, что и когда следует изучать, и нигде не сказано, что можно убивать время, развлекаясь загадками.

Они стояли в коридоре перед лекционным залом и смотрели друг на друга, как два быка: Теофил Иорданус и один из бакалавров, присутствовавший на занятии, о котором сейчас шла речь. Симпатии этого бакалавра к moderni не являлись большой тайной. Проживший гораздо дольше и более мудрый Иорданус молча улыбался. О смысле коровьей загадки он знал от самого Штайнера. Он знал и то, что задача эта, по всей видимости, была решена. Ну а если кто-то возмутился и вздумал устроить скандал, это уже дело второстепенное.

— И что вы намерены предпринять? — спросил он спокойно.

— А что намерены предпринять вы? — переспросил его собеседник, глаза которого дико засверкали.

— Ведь вас волнует не потеря времени, — мягко проговорил Иорданус. — Вы горите желанием поставить под сомнение авторитет Штайнера, который постоянно пытается найти золотую середину между двумя философскими течениями. Если вы стоите на другой точке зрения, почему бы вам не покинуть этот факультет и не поискать себе другое место?

— Да, — прошипел бакалавр, — я слышал, что здесь хотят вернуться к старой методе и учить только тому, что давным-давно отжило. Все это старье уже пришло в негодность. Во всем мире царят новые идеи и новые мысли, но вы… вы всё еще думаете, что Бог позволит доказать свое существование вашими смехотворными средствами. Вы считаете, будто можно доказать все что угодно на основе совершенно устаревшей методы.

— Наверное, это не вопрос метода, — мягко возразил Иорданус. — Скорее, суть в том, что же именно пытаются доказать. К тому же, насколько вам известно, я и сам не очень далек от номиналистов.

— А что пытаетесь доказать вы? Мне бы хотелось знать, что должно получиться при вашем подходе.

А что должно получиться, так это однозначно идентифицируемый убийца. Потому что в конечном итоге преступник воспользовался теми же самыми методами. Иорданус молча кивнул, взял под мышку книгу и оставил бакалавра в одиночестве.

Ну, поскольку, похоже, загадку вы разгадали, хочу загадать вам другую, которая может вывести вас на правильный путь, если вы окажетесь достаточно умны. Подумайте о квадривиуме и о вопросе: как получается, что голубка убивает коршуна?

Штайнер был вне себя. Где-то очень близко, совсем рядом, притаился убийца Касалла, который считает и его, и весь мир дураками. Загадывает им загадки и спокойно наблюдает. От кого он услышал, что первую задачу они решили? Собственно говоря, то, что они выяснили время убийства благодаря показаниям свидетеля, он узнать не мог, потому что Штайнер специально проявил сдержанность и поставил в известность только канцлера, Иордануса и занимающегося этим делом судью. Проговориться мог кто-то из них троих. Или же один из них и является убийцей? Штайнер прикинул, где каждый из них был в период между десятью и одиннадцатью, но у всех имелось достаточное количество свидетелей, способных подтвердить их алиби. Вообще-то судья болтлив. Слово здесь, намек там, и вот уже известие летит по воздуху и приземляется в нужных ушах. Штайнеру казалось, что за ним постоянно наблюдают, куда бы он ни шел и что бы ни делал. В изменившейся ситуации старые показания потеряли всякий смысл, но Лаурьен, Софи и Домициан все равно так и остались без алиби. Ломбарди теперь отпадал, но Штайнер никогда всерьез и не сомневался в его невиновности. У троих магистров, пришедших в пивную после десяти, тоже свидетелей не было, потому что до этого они находились дома. А бакалавры и лиценциаты? Штайнер их всех опросил. «А как насчет остальных факультетов?» — поинтересовался один из них. Все теологи сначала изучают artes liberales, в конце концов их тоже можно подозревать. И это правильно. Если исходить из того, что убийца имел отношение к свободным искусствам, то исключать другие факультеты нельзя. Таким образом, круг подозреваемых расширился. Но Штайнер не мог допросить теологов. Это только вызовет злость и в конечном итоге обернется против него же. А как быть с теми, кто возглавляет коллегиумы и бурсы? Например, де Сверте? У его матери дом на Иоханнисштрасе, и вполне возможно, что приор-маломерок по пути заглянул на Марцелленштрасе.

На следующий вечер Штайнер навестил мать де Сверте, у которой сын в тот самый вечер просидел якобы чуть ли не до полуночи. Но этот визит принес Штайнеру лишь разочарование, потому что эта самая мамаша месяц назад упала с лестницы и теперь говорила сумбурно и непонятно. Утверждала, что сын никогда от нее не уезжал и до сих пор живет с ней. А сама она даже ни разу не слышала о схолариуме, который ее сын возглавляет в качестве приора. Ее сын занимается дома, поведала она, и наивная улыбка осветила ее лицо, его книги все как одна лежат в комнате наверху, но туда запрещено входить кому бы то ни было, даже ей. А потом вдруг ни с того ни с сего старуха вошла в такой раж, что пригрозила Штайнеру метлой, и, размахивая ею, гоняла магистра по всему дому до тех пор, пока он наконец не добрался до двери и не исхитрился выскочить на улицу. После всего пережитого он зашел в пивную, где собирался призвать на помощь пиво и логику. И решить вторую задачу.