Елена Ярошенко - Карающий ангел

— Женя, ко мне вы можете относиться как угодно, но за что вы так возненавидели Марию Антоновну? Она сделала вам столько добра.

— А за что мне ее любить? И какое же добро она, позвольте спросить, мне сделала? Какое добро она вообще способна делать? Чего стоят ее жалкие унизительные подачки? И чем она может быть мне симпатична? Богата, красива, беспечна и безмозгла. И с детства привыкла, что все должно подаваться ей на золотом блюде. Надеюсь, вы слишком умны, чтобы полагать, что Терская-младшая столь добродетельна и благородна, как это кажется ей самой. Она всю жизнь живет играючи — играет в заботу о ближних, в борьбу за права женщин, в свой дурацкий механический драндулет, в молочную ферму, устроенную в имении ее старой нянькой…

— Почему вы полагаете, что все это игра? Например, борьба за права женщин? Мария со всем пылом занимается делом эмансипации, она такая энергичная девушка…

— Да уж, энергии ей не занимать, она умудрилась переборщить даже с этой добродетелью. И меня пыталась привлечь к своим феминистским играм. Этой гусыне всегда было невдомек, что бороться за права необязательно, главное — пользоваться ими. Но что разумное может прийти в голову богатой куклы, красивой как ангел и тупой как кролик? Богатство вообще враг ясного ума, выдумки и изобретательности, оно побуждает человека полагаться на свои деньги, а не на свой ум и свои силы.

— Зато вы, с присущей вам изобретательностью, ухитрились отправить в мир иной кучу народа, в том числе бедную старую графиню, оставив Марусю полной сиротой.

— Бедную графиню? Бедную? О нет, очень богатую! Я так и вижу эту мелочную капризную старуху с выражением вечного недомогания на лице от избытка денег. Мне довелось послужить у нее в камеристках, и надо признать откровенно, редкая камеристка не пожелала бы смерти такой хозяйке.

— Пожелать смерти и убить — вещи совершенно разные.

— Бросьте, это почти одно и то же. Конечно, не каждый сумеет реализовать свои желания. Люди обычно боятся убивать. А ведь это так легко сделать, если у вас есть минут пять свободного времени и никого не оказалось поблизости от вашей жертвы.

Мне стало страшно и отвратительно. Сидевшая передо мной молодая, красивая женщина была настоящим чудовищем.

— А покойный Нафанаил разделял ваши взгляды?

— Покойный Фаня был таким ничтожеством и тюфяком, что я даже не хочу о нем говорить. Полный ноль. Но он был мне нужен — вся комбинация с наследством могла выгореть только в том случае, если бы мы прикрывались именем Михаила Хорватова, внука старой графини.

— Комбинация? Значит, завещание в пользу внука все же было поддельным?

— Естественно, поддельным! Старая карга графиня собиралась отдать Маруське все, за исключением каких-то крох. А меня, раз уж пришлось ради денег связаться с придурковатым Фаней, крохи не устраивали. Мне нужно было все. Вот и пришлось нарисовать подпись старухи Терской под другой бумагой. Правда, осел нотариус припрятал у себя настоящее завещание и пытался нас шантажировать. Я вынуждена была с парой своих друзей навестить его в конторе и пристрелить. Но в тот вечер, в суматохе, мы не смогли найти в бумажных залежах нотариуса завещания старой ведьмы Терской. Слава Богу, вы сами позже предоставили мне возможность порыться в его шкафах не спеша.

— И вы нашли настоящее завещание?

— Да, нашла. Почему бы мне его и не найти?

— И что, уничтожили?

— Зачем? Оно мне могло бы для чего-нибудь пригодиться. Мало ли как дело повернулось бы? Никогда не нужно прежде времени уничтожать важные бумаги. Я и папочку вашу дурацкую сберегла, а уж завещание-то и подавно! Нужно же мне было иметь в руках нечто, способное удержать Нафанаила в узде, если бы он зарвался?

— А где оно теперь?

— Ишь, как вы вскинулись! Где оно, где оно? Вам-то что за печаль? Уж вы-то, уважаемая Елена Сергеевна, в числе наследников графини не значитесь!

— Завещание у меня, не волнуйтесь, — тихо сказал мне Легонтов. — Это вторая часть моего сюрприза.

— Вот видите, Елена Сергеевна, всегда найдется подходящий субъект, готовый за умеренную плату устроить вам приятный сюрпризик. А тем, кто не в силах платить, нужно заботиться о сюрпризах для себя самостоятельно.

— Ладно, вы убили графиню Терскую ради наследства, вы убили нотариуса и адвоката, чтобы замести следы, но зачем вы убивали людей, непричастных к вашим интригам? Зачем вы убили дворника? Для практики?

— Этот блаженный подслушал во дворе мой разговор с Нафанаилом и, хоть сам ничего и не понял, мог его кому-то передать. Кому-то понятливому. Значит, стал опасен… А впрочем, кто сказал, что я имею какое-то отношение к убийству дворника? Это на суде доказать никак не удастся!

— Женя, мне страшно вас слушать!

— Ой, не надо! Вы-то, Елена Сергеевна, не из пугливых!

— Вы не верите в Бога? Я поражаюсь, как вы не побоялись взять на себя столько греха?

— Бог и грех — понятия либо для тупых неразвитых крестьян, либо для философствующих, занимающихся богоискательством интеллигентов. Я не отношу себя ни к тем, ни к другим. Есть поступки рациональные и нерациональные. Заботиться о себе и своем будущем — рационально.

— Значит, в своих действиях вы руководствовались исключительно завистью?

— Вы вульгарно трактуете мотивы моих поступков. Зависть — это слишком мелко. Речь идет о справедливом перераспределении между отдельными представителями человечества благ земных. Подчеркиваю, о справедливом! Почему Марии Антоновне все земные блага в нарядных свертках, перевязанных цветными бантиками, были выставлены уже к колыбели? Потому что ее предки уже лет триста, а то и пятьсот назад успели хапнуть денег? И заметьте, никто не интересуется, честным ли путем графы Терские на всех этапах существования своего семейства приращивали богатства! А теперь пришел мой черед кое-что прирастить для себя, изъяв у случайной и недостойной владелицы. Знаете такую революционную песню — «В борьбе обретешь ты право свое…»? Вот я и борюсь за свои права! И не таким идиотским способом, как вы с гусыней Мари. Я пошла другим путем! Вам знакомы труды Маркса?

— Знакомы. И не могу сказать, что я от них в восторге. Я не отношусь к числу поклонников Маркса. Но неужели и вы называете себя марксисткой? При всей неоднозначности его теории, Маркс все же писал о другом.

— Каждый имеет право творчески преломить философские догмы, применяя их на практике.

— Простите, я не имею желания развязывать дискуссию касательно основ марксизма. Лучше ответьте — тогда, в Слепухине, вы пытались убить нас с Марией, испортив тормоза авто?

— Боюсь, я не слишком сильна в технике, и этот опыт нельзя назвать удачным. Лучше использовать проверенный яд, чем возиться с тормозами без гарантии на успех.